Русскоговорящий

Только вечером спохватились: исчез. Звали, ходили с фонарём за огороды — нету как нету. Пришёл через три дня, по утру. Худой, грязный, весь в репьях и навозе. Пришёл, разлёгся на крыльце — простил, стало быть.

«Кто-то пролетел над гнездом кукушки»

По утрам они сидели на своих БТРах перед расстрелянным крест-накрест горкомом. В вестибюле у офицеров проходил утренний развод. После него одни разъезжались по своим караулам, другие, из караулов только что вернувшиеся, оставались дожидаться завтрака, чтобы поесть и лечь спать. Наконец-то спали по-настоящему, на матрасах.

Полчаса ожидания верхом на броне, без суеты, без построений на тихом, в золотистых солнечных бликах, пятачке, были самым приятным кусочком суток.

Ещё совсем недавно, всего лишь несколько дней назад, чёрные и белые «Волги» подвозили сюда начальников. Начальники выгружались, втягивая животы и придерживая шляпы, и шествовали ко входу. Они шли, небрежно одёрнув полы пиджаков умопомрачительного гэдээровского качества, зажимая под локтем папки и портфели, фигурами напоминая прекрасные флаконы с драгоценным содержимым. Вечность была разлита по этим флаконам. Скучноватая вечность накапливалась в складках гор, сгущалась ночными туманами. Утренние мостовые были как янтарные чётки, уложенные ровными рядами…Что могло прервать медовое течение вечности в игрушечно-карамельном городе Шеки? Зимой приедут шумные глупые туристы ломать себе ноги на снежных склонах. Туристки в обтягивающих окружности трико… уф, шайтан!

Напротив БТРов, на лестнице новой гостиницы, каждое утро стоял, упав плечом на дверной косяк и утопив руки в карманы, гостиничный портье.

— Глянь, фанфарон какой.

— Я таких у нас не видел.

— Пари-иж!

Фанфаронство его заключалось в бордовой суконной жилетке и черной бабочке.

Видимо, время утреннего безделья у солдат и портье совпадало, и они частенько разглядывали друг друга — так, от безделья. Что и говорить, БТРы, припаркованные на стоянке горкома, должны были смотреться как токарные болванки на стеклянной полке.

Папаши приводили детей на экскурсию. Уточняли:

— Как-как? Бе-те-эр?

Приносили фрукты. Частенько просили:

— Пусть чуть-чуть посидит, — и подавали вверх притихшего, счастливого от собственной храбрости ребенка.

— Да они же специально! — кричал, гоняя взад-вперед фуражку, замполит. — Тупорылые вы создания! Это ж все специально, всё продумано. Прикармливают вас, а вы как чижики! Ну, тупорылые!

— Товарищ капитан, разрешите спросить, — не утерпел однажды Бойченко. — Может, их лучше сразу прикладом по голове?

Трясогузка побелел от злости, но наверное, было ему в тот раз некогда, и он только плюнул да махнул безнадежно рукой.

В каждом квартале висели свои запахи: от кафе они сворачивали к чайхане, проходили мимо пахнущего ванилином окошка кулинарного кооперативчика и упирались в столовую. Кто-то попробовал там пообедать… Денег с них не взяли: «Угощаем». Вот тут-то и началось! Прямиком шли в выбранное местечко, здоровались с официантами. Сняв бронежилеты, складывали их горкой в сторонке, ненавистные каски — тут же, автоматы прислоняли к стене. В столовой заказывали комплексный обед, в чайхане — чай и сладости. Здесь, у полусонного чайханщика, Митя и узнал, как называется это нарезанное ромбиками, с золотисто-коричневой медовой корочкой: бахлава.

— Бах-ла-ва, — вяло ответил чайханщик, чуть шире раскрыв и снова смежив веки.

— Бах-ла-ва, — спели дуэтом желудок и сердце.

Взяв себе чаю (ни на что другое денег у них не было), Митя с Сашей прошли к столику в глубине темного и тихого как спальня зала. И тут же следом им принесли тарелку с бахлавой.

— Угощайтесь.

Здоровенный детина с бакенбардами привстал из-за столика в противоположном углу и коротко кивнул. Не зная, чем ответить, Митя вскочил, гремя висящей на ремне каской, и кивнул в ответ.

Темная прослойка молотых грецких орехов в рассыпчатом тесте… корочка легко прокусывается благоговеющими зубами… ахх! все пропитано мммёдоммм! В подвальчике чайханы, тихом и темном, его вкусовые рецепторы познали счастье. Бах-ла-ва…

Их поселили в старой двухэтажной гостинице в квартале от площади. Крутые скрипучие лестницы, высокие лепные потолки, длинные коридоры: двери, двери, двери. В номерах крашеные в голубой и салатный цвет стены и мясистые тараканы. Кровати и тумбочки из солдатских номеров приказали вынести. Видимо, чтобы не нарушать постулата Устава о тяготах и лишениях воинской службы. В вестибюле второго этажа с грязным лысым ковром телевизор «Берёзка», на котором лежат предназначенные для переключения каналов плоскогубцы. Туалет с длинным рядом жестяных раковин и старых зеркал. Высокие окна с задвижками под потолком. Добротные и неудобные пятидесятые.