Русскоговорящий

— Товарищ лейтенант, — наклоняется он к Кочеулову — А почему «аллах»? А? Они же армяне?

— Да у них армянского — одни фамилии. Во втором и в третьем поколении здесь живут.

…Автобус едет медленней. Скоро граница. Али заметно разнервничался, курит одну за одной.

— Что, герой асфальта, — усмехается Кочеулов, увидев его трясучее состояние — Может, вылезешь, здесь нас подождёшь?

Гаянэ уснула. Её дочка сидит рядом и в чутком полусне вздрагивает, вскидывается каждый раз, когда мать толкает в её сторону на неровностях дороги.

Ты страшен…С небес возвестил ты суд, земля убоялась и утихла…

…Все повскакивали со своих мест и стеснились в проходе.

— Спокойно!

Али произносит первую за всю поездку фразу:

— Что делать, командир?

Их человек двадцать. Задрав к небу охотничьи ружья, сходятся с обеих сторон к середине дороги. Идут вразвалочку, уверенно. Передние останавливаются, картинно приваливаются к валунам у края дороги. Непривычное освещение, резковатое, как бы искусственное, прибавляет сцене театральности.

— Спокойно.

Автоматы один за одним лязгают затворами. Кажется, этот звук был слышен снаружи. Люди с охотничьими ружьями опускают стволы и берут их в обе руки.

Стараясь не выдавать себя суетой, Али неспеша встаёт со своего места и идёт в конец салона.

— Дверь открой! — кричит ему Кочеулов, но он уходит.

— Что собираешься делать? — фуражка у Трясогузки танцует твист.

— Не знаю, — Кочеулов засовывает ПМ за спину под ремень и набрасывает на плечи шинель — Выйти надо. Поговорить. Где там у него открывается?

Тен шлёпает по выключателям, и обе двери складываются с таким пронзительным, с таким густым шипением… Кочеулов спрыгивает с подножки на хрусткий гравий.

— Здоровэньки булы!

Трясогузка шепчет:

— Без приказа не стрелять.

— Да ничего не будет, товарищ капитан, — бодро заявляет Вова Халявщик — Мы же армян везём, их земляков.

Далеко над краем земли висит мираж горного хребта, с этой точки открывшийся весь от края до края.

…Слышен только стрекочущий на холостых оборотах двигатель. Офицеры стоят спиной к морде автобуса, солдаты, закинув заряженные автоматы на плечо — чуть дальше от них, ближе к обочине. Между офицерами и ополченцами, как назвали себя вооружённые люди, легла невидимая пропасть: ни те, ни другие не решаются подойти ближе. Ополченцы одеты в тёплые куртки и брезентовки. Загорелые лица. Дублёные крестьянским трудом руки. Старшего у них, видимо нет. По крайней мере, говорят и держатся все равно. Одинаково отвязно. Как ни стараются Кочеулов с Трясогузкой, разговора не получается.

— Не хотим их здесь. Пусть мусульмане живут с мусульманами.

— Трудно вас понять, уважаемые, их же родственники примут…

— Не примут! А если так, мы и с родственниками разберёмся.

— Но им же некуда…

— Мусульмане пусть убираются к мусульманам.

Чем дольше они стоят здесь, среди этих валунов, словно освещённых большой люстрой, ввиду далёкого снежно-голубого миража, тем сильней ощущение нереальности. Свернули не там, угодили в параллельный мир. Достаточно прикоснуться к какому-нибудь талисману, вспомнить правильный заговор, и нереальность рассыплется, пропуская их.

— Разворачивайтесь.

— Но…

— Разворачивайтесь. Мусульмане должны жить с мусульманами.

Солдаты оглядывают ближайшие укрытия.

— Почему нам бронники не выдали? Таскали их всё время, а когда нужно…

— Мы же их уложим, — говорит вдруг Митя и сам не верит, что сказал это.

Почудилось? Для проверки повторяет:

— Уложим их в два счёта… Как солома против ветра…

— Тс-с!

Один из ополченцев, самый молодой, наверное, направляется к автобусу.

Медленно идёт под самыми окнами. Женщины берут детей на руки и пересаживаются от окон подальше. Гаянэ сидит, вытаращив немигающие глаза. Поравнявшись с её местом, парень останавливается и, потянув в себя воздух, смачно плюёт на стекло. Гаянэ охватывает лицо в ладони и падает на сиденье, будто в неё выстрелили.

…Хоть и стояли на широком месте, разворачиваться нелегко. «Икарус» дёргается на метр назад и потом на метр вперёд. Назад — вперёд… Поместится ли эта махина поперёк дороги? а если нет?

— Иди садись! — кричит Кочеулов и встаёт из-за руля — Знал, куда ехал! Давай за баранку, не могу я твой сарай развернуть!

Сев на своё место, Али делается бледен: он перед ними как жук под микроскопом. Кучка ополченцев стоит как раз возле автобуса. Что-то говорят друг другу, улыбаются. Тот, молодой, переломив своё ружьё, вынимает патроны. Порывшись во внутренних карманах, достаёт другие и вставляет на их место.

«Икарус» бьётся в конвульсиях: вперёд — назад, вперёд и назад… Коробка передач скрипит и скрежещет. У Али получается гораздо лучше взводного, «сарай» разворачивается, стои́т уже поперёк — ещё чуть-чуть.

— Кто-нибудь вышел бы подстраховать, да?

— …! …!!

— Давай рули!

И он рулит вслепую. Задок вот-вот пойдёт юзом с горы.

Внизу, если позволить взгляду скользнуть по лысому склону до самого конца — тёмные пятнышки крыш, заборы и на таком же лысом склоне цепочка людей, взмахивающих лопатами.

…Зарядив по-новой двустволку, парень резко вскидывает и стреляет.