Руссо и Революция

По мере того как война затягивалась, а Франция видела, как у нее отбирают Канаду и Индию, как Фердинанд Брауншвейгский держит французские армии на расстоянии, а на улицах Парижа появляются вернувшиеся солдаты, раненые и искалеченные, королю стало ясно, что он совершил трагическую ошибку, послушав Кауница и Помпадур. В 1761 году он утешился новой любовницей, мадемуазель де Романс, которая родила ему будущего аббата де Бурбона. Сплетничали, что Помпадур отомстила, приняв Шуазеля в качестве своего любовника,6 Но она была слишком слаба, а Шуазель слишком умен для такой связи; Шуазелю она отдала скорее свою власть, чем свою любовь. Возможно, именно теперь она произнесла отчаянное пророчество: «После меня наступит разрядка». 7

Она всегда была хрупкой. Еще в юности она отхаркивала кровь; и хотя мы не уверены, что у нее был туберкулез, мы знаем, что ее кашель болезненно усилился, когда ей исполнилось сорок. Певческий голос, некогда восхищавший короля и двор, теперь стал хриплым и напряженным. Ее друзья были шокированы ее истощением. В феврале 1764 года она слегла в постель с высокой температурой и кровавым воспалением легких. В апреле ее состояние стало настолько тяжелым, что она вызвала нотариуса для составления своего последнего завещания. Она оставила подарки своим родственникам, друзьям и слугам и добавила: «Если в этом завещании я забыла о ком-то из моих родственников, я прошу моего брата позаботиться о них». Людовику XV она завещала свой парижский особняк, который, как Елисейский дворец, сейчас занимает президент Франции. Король проводил много часов у ее постели; в последние дни жизни он редко выходил из комнаты. Дофин, который всегда был ее врагом, писал епископу Вердена: «Она умирает с мужеством, редким для обоих полов. Ее легкие полны воды или гноя, ее сердце зажато или расширено. Это невероятно жестокая и мучительная смерть».8 Даже для этой последней битвы она сохранила богатое одеяние, а ее иссохшие щеки были румяными. Она царствовала почти до самого конца. Придворные толпились вокруг ее дивана; она раздавала милости и выдвигала людей на высокие посты, и король действовал по многим ее рекомендациям.

Наконец она признала свое поражение. 14 апреля она с благодарностью приняла последние таинства, которые пытались утешить смерть надеждой. Так долго остававшаяся другом философов, теперь она пыталась вернуть веру своего детства. Как ребенок, она молилась:

Я отдаю свою душу Богу, умоляя Его сжалиться над ней, простить мои грехи, даровать мне благодать покаяться в них и умереть достойно Его милости, надеясь умиротворить Его справедливость во славу драгоценной крови Иисуса Христа, моего Спасителя, и благодаря заступничеству Девы Марии и всех святых в раю.9

Священнику, который уходил, когда она впала в последнюю агонию, она прошептала: «Подожди минутку, мы вместе покинем дом».10 Она умерла 15 апреля 1764 года, задохнувшись от закупорки легких. Ей было сорок два года.

Нельзя сказать, что Людовик отнесся к ее смерти равнодушно; он просто скрывал свое горе.11 «Король, — сказал дофин, — очень огорчен, хотя он держит себя с нами и со всеми».12 Когда 17 апреля под холодным и проливным дождем из Версальского дворца вынесли женщину, которая была половиной его жизни на протяжении двадцати лет, он вышел на балкон, чтобы проводить ее. «У маркизы будет очень плохая погода», — сказал он своему камердинеру Шамплосту. Это не было легкомысленным замечанием, поскольку Шамплост сообщил, что в глазах королевы стояли слезы, и Людовик печально добавил: «Это единственная дань, которую я могу ей отдать».13 По ее собственному желанию она была похоронена рядом со своим ребенком Александрином в ныне исчезнувшей церкви Капуцинок на Вандомской площади.

Двор радовался, что освободился от ее власти; народ, который не чувствовал ее очарования, проклинал ее дорогостоящую экстравагантность и вскоре забыл ее; художники и писатели, которым она помогала, оплакивали потерю милостивого и понимающего друга. Дидро был резок: «Что же осталось от этой женщины, стоившей нам столько людей и денег, оставившей нас без чести и без энергии, ниспровергнувшей всю политическую систему Европы? Горстка пыли». А Вольтер, из Ферни, писал:

Я очень опечален смертью мадам де Помпадур. Я был обязан ей, и я скорблю из чувства благодарности. Кажется абсурдным, что в то время как древний перочинный станок, едва способный ходить, еще жив, прекрасная женщина, сделавшая блестящую карьеру, должна умереть в возрасте сорока лет. Возможно, если бы она могла жить спокойно, как я, она была бы жива и сегодня… В ее уме и сердце была справедливость….. Это конец мечты.14

II. ВОССТАНОВЛЕНИЕ ФРАНЦИИ