Рутина

Кажется, ей понравилось. Пока мы шли от метро к общаге, она меня проинструктировала. Можно подойти к охране, заплатить триста рублей, и тебя пускают на ночь; можно сработать по старинке – залезть по пожарной лестнице. Но лезть высоко, до шестого этажа. Я выбрал пожарную лестницу, доводилось уже – когда я только переехал в Москву, у меня не было жилья, и я лазал так к Сигите. А сейчас похмелье не проходило, и я не представлял себя подкупающим охранника. Я отдал Вике рюкзак и полез. В принципе, решетка, приваренная к перилам, хорошо подходила для лазанья. Но алкоголь, выпитый за последние дни, мешал крепко держаться. Несколько раз казалось, что я упаду. Ладно, пожил, умер, многие великие поэты в мои годы уже были мертвы. Металл холодил руки, плотная парка тянула вниз. Из последних сил добрался до шестого этажа и неуклюже перекинул тушку на пожарную площадку. Я открыл железную черную дверь и вошел на этаж, в общагу. Прошел ее насквозь и вышел к лифтам. Наверное, в этом месте самое тупое программное обеспечение для лифтов на свете. Я нигде за свою жизнь не встречал таких убогих и медленных лифтов. Не дождавшись, я пошел пешком на шестнадцатый этаж. До сих пор еще страх смерти холодил нутро, я все представлял себя размазанным по асфальту.

Я вспомнил фрагмент из «Женщин», где заблудившийся Чинаски воображает свой некролог в техасской газете. Позабавился, как жизнь поднесла цитату. Представил текст своего некролога. «Роковое влечение» – может, так бы журналисты назвали эпизод, который привел к моей гибели?

Популярный среди подростков писатель и детский философ Евгений Алехин разбился насмерть, залезая в общагу ВГИКа по пожарной лестнице. Как сообщают достоверные источники, он не был идеальным мужем. В очередной раз планируя супружескую измену, Алехин не решился проходить через пост охраны. Чтобы сохранить инкогнито, писатель и реп-артист полез в общежитие, как вор-форточник. Он планировал совратить несовершеннолетнюю студентку первого курса, что и стоило ему жизни…

Даже мои друзья-писатели и журналисты всегда стараются занизить возраст моей аудитории, чего ждать от тупого автора этого некролога? Помню, даже Лео, когда сватал меня журналу «Сноб» несколько лет назад, начал свое письмо с того, что сообщил редактору, что я – «популярнейший артист, от которого мокнут трусики тысяч четырнадцатилетних девочек». Конечно, работу я после такой рекомендации не получил.

Подошел к двери в комнату Вики. Из-за медленного лифта опередил ее. Было время прокрутить в голове еще и фрагмент из своего любимого фильма «Любовь и сигареты», где мужу-изменнику Джеймсу Гандольфини снится, как жену пялят на его же могиле, а потом мужик ссыт на надгробие.

– Вино оставим на завтрак, – предложил я, когда Вика поцеловала меня и открыла дверь.

Мы выпили водки и легли в постель. Сначала просто обнимались, потом принялись сосаться.

– Я ничего не умею. Я почти девственница, – сказала она.

– Это как – почти?

– У меня был секс один раз в жизни.

– Был все-таки. Такой штуки ведь лишаются с первого раза?

– Можно сказать, что и не было. В широком смысле. Не проняло, понимаешь?

– Еще как.

Стянул с нее одежду. Ноги неуверенно разлетались по студенческой комнате. Я разделся сам. В кармане джинсов у меня было еще два гондона от вчерашней юной бабы, и я надел один из них. Все получалось довольно неуклюже. Я даже подумал, что зря все это затеял. Не мог сконцентрироваться. Вспоминал, как восемь лет назад жил в этой общаге. Сигиту, опять ее, где-то рядом мы, еще совсем юные, ругаемся, миримся, занимаемся любовью. Вспомнил Женю Якута, который выбросился из окна. Так и бродит здесь его призрак. Вспомнил, как смотрел из своей комнаты на прокат лимузинов. Вспомнил, как сам грозился выброситься из окна, как повис над этими лимузинами, держась за оконную раму, и как Михаил Енотов втащил меня.

– Извини, давай пока не будем, – сказал я и отвалился.

Мы оделись, сели так, чтобы видеть друг друга, и продолжили выпивать. Она уже пила по полрюмки, а я продолжал целыми. Вика рассказывала про учебу, про знакомых. Нашлись и общие знакомые. Мне она нравилась, умная. Наконец похмелье прошло. Я залез под одеяло и сказал:

– Теперь хорошо. Давай обнимемся.