Рутинер

Прозвучавший с лестничной клетки голос оказался мне определенно знаком, так что я попросил немного обождать, запалил лампу, натянул штаны и лишь после этого отпер дверь. Сразу отступил вглубь комнаты, укрыв за корпусом руку с пистолем, но пускать оружие в ход не пришлось: через порог и в самом деле шагнул Густав — вестовой капитана лиловых жандармов.

Он протянул конверт, я отошел к столу, взломал сургучную печать с эмблемой Кабинета бдительности и вытянул листок всего лишь с парой строчек текста. Послание было кратким до полной прямолинейности: барон аус Барген просил незамедлительно прибыть в его ведомство по вопросу государственной важности магистра вон Черена и его ассистента, маэстро Салазара. А дабы у меня не возникло искушения проигнорировать приглашение, ниже подписи статс-секретаря Кабинета бдительности присутствовала виза канцлера Вселенской комиссии по этике. Сочетание, надо сказать, не самое обычное.

Я разыграл безмерное удивление и обратился за пояснениями к вестовому, но тот и сам ничего не знал; в планы высокого руководства его не посвящали, лишь на словах попросили предупредить, что оружие с собой брать не следует.

— Вообще? — нахмурился я, поскольку происходящее очень уж походило на арест.

Неужто в Канцелярии высшего провидения завелись предатели? Или кардинал Роган сыграл представление слишком прямолинейно, чем и вызвал подозрения на мой счет?

— Кинжал можете оставить, — пояснил вестовой. — Остальное выдадут при необходимости.

— Выдадут? При необходимости?

Но Густав решил, что и так сболтнул лишнего, поэтому просто развел руками. Я не стал и дальше наседать на него и быстро собрался, а оружие и волшебную палочку запер в сундук. При этом не преминул сунуть за голенище сапога артиллерийский стилет; выходить из дому с одним только кинжалом на поясе было на редкость неуютно.

— А ваш ассистент, магистр? — поинтересовался вестовой, когда я подошел к двери.

— Ранен на дуэли, — сообщил я, запирая дверь.

Мы спустились по скрипучей лестнице и вышли на улицу, где нас дожидался еще один жандарм. Для меня и Микаэля была приготовлена пара лошадей, поэтому будить хозяина и просить его отпереть конюшню не пришлось. Просто забрались в седла и под звук копыт по мостовой поскакали по только-только начавшей просыпаться столице.

В резиденцию Кабинета бдительности нас запустили через служебные ворота, а там Густав сдал меня с рук на руки клерку, столь важному на вид, словно от перекладывания им с места на место докладных записок и донесений зависела ни много ни мало судьба империи. Впрочем, со мной напыщенный юнец обращался со всем почтением; да оно и немудрено: кого попало на аудиенцию к главе всемогущего ведомства в столь ранний час не пригласят.

В приемной тоже обошлось без заминок, и меня незамедлительно препроводили в рабочий кабинет барона аус Баргена — просторный и, должно быть, очень светлый, а сейчас озаряемый неровными всполохами пяти или шести дюжин свечей в хрустальной люстре и нескольких канделябрах.

Одну из стен занимала карта империи и окружающих земель со множеством разноцветных флажков, отмечавших города и веси. Я невольно засмотрелся на нее и не сразу обратил внимание на собравшуюся в кабинете публику.

— Ваша милость! — поклонился барону после непозволительно долгой заминки. — Сеньоры…

— Вон Черен, налей пока себе выпить!

Помимо статс-секретаря Кабинета бдительности и капитана лиловых жандармов, на совещании присутствовали полдюжины солидных сеньоров; все они столпились вокруг стола, но не рабочего, а установленного отдельно. На нем с поразительным тщанием был сооружен макет центра Ренмеля со всеми холмами, площадями, каналами и кварталами. В глаза сразу бросились императорский дворец, соединенный крытым переходом с наростом Ангельской цитадели, громада кафедрального собора и протянувшаяся через реку полоса Великого моста.

На макете тоже с избытком хватало флажков, но я не стал приглядываться к ним и отошел к бару. Разговоры почтенной публики точно не предназначались для посторонних ушей, так зачем отягощать свою жизнь чужими секретами? Чужие секреты стоит выведывать тайно, а никак не стоять и не внимать им в открытую. Могут ведь и нож в спину загнать впоследствии, когда стану не нужен. Мне участие в этом мероприятии и без того не слишком высокие шансы на долгую счастливую жизнь сулит…

Я привычным движением крутанул четки, поцеловал святой символ и от любезного разрешения хозяина промочить горло отказываться не стал. Выбрал уже початую бутылку, позолоты на этикетке которой хватило бы на половину гульдена, выдернул пробку, плеснул на донышко красного вина, сладкого и крепленого, пригубил и наполнил бокал на треть.

После отошел к окну, вид из которого открывался не только на соседнее здание и узенькую улочку, но и на краешек площади перед императорским замком, и с удовольствием отпил вина. Тусклая рыхлая луна еще висела над городом, и невольно я порадовался, что в сундуке припасена бутылка рома, будто сейчас это имело хоть какое-то значение.

— Магистр!