Читаем Рыба-одеяло (рассказы) полностью

- А не обознались ли вы? - робко спросил Толя Цветков. - Действительно ли это та самая рыба-одеяло, или, говоря по-латыни, анималь маринум куверкулюм?

Курсанты с надеждой посмотрели на Толю.

- Своими глазами видел! - сказал Вострецов.

- Как же это малоизученное одеяло, изнеженное тропиками, могло благополучно приплыть в наше холодное море?

- Оно местное, балтийское, - сказал Вострецов. - Разница только в том, что это, на холоде, еще больше жрать хочет!

- Почему же оно не описано во флоре и фауне Балтийского моря?

- Зачем записывать? Его каждый рыбак знает.

- Как же оно рождается?

- Плодится, как всякая другая рыба. Вылупливается из икры, ходит в куче, прижавшись друг к дружке, чтобы не съела севрюга или хищная щука. А уже через пару месяцев в такое превращается, что от него все молодые моряки бегут.

Курсанты смущенно глядели друг на друга.

Чудовище чуть приостановилось на гребне волн, помолчало, покачиваясь, и опять запело:

"Славное море - священный Байкал,

Славный корабль - омулевая бочка...

- Здорово поет! - поражались курсанты.

- Писцис кантабиле! Поющая рыба! - сказал по-латыни Цветков.

- Вот именно канат бери! - подхватил Вострецов, лукаво косясь на телефонную трубку. - Я их немало наслушался. С борта "Сакко и Ванцетти" сколько раз видел, как оно выплывает и поет иностранные песни, щелкает, как птичка колибри, мяукает и свистит, как удав...

- Во-первых, удавы не мяукают, - поблескивая очками, возразил Цветков. - Это не научно. Во-вторых, людскую речь воспроизводят только попугаи.

- Оно попугайной породы, - объяснил Вострецов.

Тут сигнальная веревка три раза сильно дернулась в руках сигнальщика.

Ученики начали выбирать из воды водолазный шланг и сигнал.

Чудовище замолчало.

- Почему оно не поет? - спросил Толя Цветков.

- Голодное. Не до пения, - объяснил Вострецов.

- Как бы оно Лошкарева не сожрало, - забыв свою ученость, испуганно сказал Цветков.

- Полундра!.. До чего на грунте жрать хочется! - прохрипело чудовище, приплясывая на волне у выпущенных водолазом пузырьков воздуха, становившихся все крупнее и бурливее.

- Петя, брось ему мяса! - попросил телефонист.

Петя Веретенников молча набрал в чумичку горсть перемолотой в мясорубке свежей баранины, вышел из камбуза и швырнул мясо за борт. Мясной фарш для битков не успел утонуть, как на него накинулось чудовище и стало жадно клевать, только дрожь пошла по всему телу от проглатывания.

- Людоедка! - прошептал самый худенький курсант.

Тем временем Лошкарев благополучно поднялся на борт.

Съев мясо, чудовище продолжало молча идти на "Устрицу".

- Не наелась! - сказал телефонист.

- Да уж ему теперь только подавай! - усмехнулся Вострецов. Рыбе-одеялу ваша горсточка мяса - что слону бублик.

- Сколько же ей требуется мяса? - солидно спросил Веретенников.

- А у тебя его много в кладовой? - осведомился Вострецов.

- Килограммов девяносто, - ответил Петя

- Брось ему хоть половину!

- Не выйдет! - сказал Петя. - Поет слабо и ругается. Не стану на него запасы тратить.

- Багор ему надо, а не мясо! - храбро закричал самый худенький курсант.

- Что ж, попробуем! - Боцман подмигнул Вострецову и поднял с палубы длинный шест с железным острием и крючком на конце. - А ну, разойдись!..

Своим оружием - багром - боцман владел в совершенстве: подхватывал на лету брошенную с берега веревку и без промаха ловил шлюпку на самой крутой волне. Он нацелился на чудовище, широко размахнулся и метнул. Раздался всплеск, багор исчез, пробил чудовище, как масло, а оно даже не поежилось, и ни единая капля крови не окрасила воду. Неужели боцман промазал?

- В самую середку попал! - сказал боцман.

- А крови нет! - прошептал телефонист.

- Оно бескровное! - объяснил Вострецов.

- Винтовку! - приказал ему боцман. - Проверим для наглядности твое одеяло пулей.

Вострецов был на "Устрице" первым снайпером, от его пуль все щуки на Лебяжьем рейде всплывали со дна вверх брюхом.

Он зарядил винтовку.

- В эту рыбу сколько ни бей, все дыры мигом затягиваются одеяльным клеем, - сказал Вострецов.

- Огонь! - весело крикнул боцман.

От винтовочной пальбы проснулся пес Куська, зевнул, увидел свободный водолазный шлем, спрятал в него голову и захрапел в чувствительный кружок микрофона.

Когда в ногах Вострецова валялась целая обойма медных расстрелянных гильз, все увидели, что чудовище цело и невредимо.

- Я же говорил! - развел руками Вострецов. - Пули бесполезны.

Рыба-одеяло, урча и посапывая, приближалась к борту.

- Почему оно урчит по-собачьи? - спросил телефонист.

- Одеяло даже и залаять может!

Зеленовато-серая груда, блаженно похрапывая, наплывала на "Устрицу".

- А не увернуться ли нам от нее, как увернулся катер? - предложил один из курсантов.

- Совершенно верно! - поддержал Цветков. - Есть основание предполагать, что этот вид морского млекопитающего неповоротлив, движется по прямой и сворачивать не умеет, как некоторые травоядные организмы, например, разъяренный бык.

Но было уже поздно. Рыба-одеяло плескалось у самого борта "Устрицы".

- Сейчас бросится! - сказал Вострецов.

- Зачем брешешь? - уже недовольно шепнул ему боцман.

- Ничего, узнаем, сдрейфят или нет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Тропою испытаний. Смерть меня подождет
Тропою испытаний. Смерть меня подождет

Григорий Анисимович Федосеев (1899–1968) писал о дальневосточных краях, прилегающих к Охотскому морю, с полным знанием дела: он сам много лет работал там в геодезических экспедициях, постепенно заполнявших белые пятна на карте Советского Союза. Среди опасностей и испытаний, которыми богата судьба путешественника-исследователя, особенно ярко проявляются характеры людей. В тайге или заболоченной тундре нельзя работать и жить вполсилы — суровая природа не прощает ошибок и слабостей. Одним из наиболее обаятельных персонажей Федосеева стал Улукиткан («бельчонок» в переводе с эвенкийского) — Семен Григорьевич Трифонов. Старик не раз сопровождал геодезистов в качестве проводника, учил понимать и чувствовать природу, ведь «мать дает жизнь, годы — мудрость». Писатель на страницах своих книг щедро делится этой вековой, выстраданной мудростью северян. В книгу вошли самые известные произведения писателя: «Тропою испытаний», «Смерть меня подождет», «Злой дух Ямбуя» и «Последний костер».

Григорий Анисимович Федосеев

Приключения / Путешествия и география / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза