Читаем Рыба-одеяло (рассказы) полностью

Не отвечает Дьячков. Слишком много конца мне потравил. Держусь рукой за шпунт, другой слабину выбираю. Выбрал сигнал втугую и снова дернул один раз. Понял Дьячков, потянул за сигнал. Но от шпунта не отхожу, руками за него хватаюсь и двигаюсь понемножку вперед. Всплыть некуда: надо мной ледяной потолок. Так и прошел все двадцать метров по грунту, в костюме, наполненном водой, с не завернутым на стопор шлемом.

Гляжу, шпунт кончается. Прошел еще немножко, встал, как у нас говорят, на панер, то есть там, где трап прямо над головой, и дал сигнал: "Выхожу!"

Вода в костюме плещется вокруг горла, и, чтобы не захлебнуться, поднимаю голову.

Вытащили на трап. Не помню уже, как встал на первую ступеньку. Водолаз в снаряжении наверху всегда тяжелее, чем под водой, а тут я вышел грузнее чугунной статуи. Гнутся ступеньки, будто у меня на каждом плече по два человека сидит. Привалился я грудью к ледяной кромке проруби, и шлем, как отсеченная голова, сразу упал на лед, прямо под ноги Васе Дьячкову. А из костюма вода хлынула и помчалась к порогу избушки.

Вася Дьячков торопливо развязывает подхвостник, чтобы снять с меня грузы, и в глаза не смотрит. Он уже понял, что надел замерзший шлем на меня. А стопор из-за обледеневшей резьбы не попал в отверстие на затылке. Вот почему я чуть было не погиб.

В избушке с меня сняли водолазную рубаху, я переоделся в сухое белье. И в третий раз пошел в воду. Надо было закончить работу.

Теперь шлем лежал возле самой печки и, вынесенный на лед, оставался еще тепленький. Медленно, очень внимательно снаряжал меня Дьячков. И молчал. А я подумал: "Ну что с него возьмешь?"

Через сутки, когда камень был уже убран и строительство шло полным ходом, прилетели к нам остальные водолазы.

- Порядочек! - крикнул им Дьячков. - Опоздали!

Водолазы узнали о происшествии, и между ними возник спор. Молодой говорил, что я проявил похвальную находчивость. А тот, что постарше, ругал за грубое нарушение правил водолазной службы.

Каждый из них был по-своему прав. Но я-то знал, что поступил так, как подсказывала мне совесть.

ЧЕРНАЯ БУТЫЛКА

Помню все отчетливо, ярко до сих пор, будто это случилось только вчера... Освещенная багряно-малиновым заревом больших дуговых ламп, рука водолаза держит в воде черную бутылку с капсюлем гремучей ртути. В стороне змеится тонкий электрический шнур. Пузыри воздуха гулко летят из пустотелого шлема, через мелкие дырочки головного золотника. Округляясь, вспучиваются, покрываются радужной пленкой, вырастают в хрупкие сверкающие шары, ударяются о подводные светильники, гремят, подпрыгивают и звонко лопаются на потревоженной поверхности реки...

На палубе две фигуры, охваченные страхом: средних лет матрос и Миша Царев. Уже дважды кричу я матросу:

- Запускай мотор!

Но он втянул голову в плечи и, не отрываясь, смотрит на Царева, который пытается зачистить ножом блестящие, будто разрубленные острым топором, концы оборванного электропровода. Руки Царева дрожат, и крупные капли пота, как морские брызги на иллюминаторе, скатываются с бледного лица...

В тот памятный день наш водолазный бот находился у перемычки котлована гидроэлектростанции. Работы было много. Но с самого утра меня огорчало легкомысленное отношение к делу двух молодых практикантов - Миши Царева и Феди Косичкина.

Первым в воду пошел Миша Царев. Он называл себя Мишель и носил модные усики - "плюгавочка". Ловкий, сообразительный, он быстро застропил на грунте упавшую железобетонную арматуру и сообщил мне об этом по телефону.

Плавучий кран ждал, когда водолаз выйдет на бот. Но Царев не показывался.

- Почему не выходишь? - уже дважды спросил я.

Ответа не последовало. С водолазом что-то случилось. Надо его срочно поднимать. Мы с Косичкиным потянули шланг и сигнал, но они где-то застряли. Сигнал кое-как распутали, видим - подается, а шланг не идет. Что делать? На помощь подбежали матросы с плавучего крана, как хватили разом, так и перервали телефонный кабель, привязанный к шлангу. Вытянули Царева на трап. А он жив-здоров. Оказывается, не выспался, поздно пришел с танцев и решил отдохнуть на грунте. А чтобы его не беспокоили, специально запутал шланг и сигнал за концы трапа. Он любил во время работы выкинуть какой-нибудь фокус.

Кран поднял арматуру. Теперь надо было освободить шпунтовую сваю, которая почему-то не шла в грунт. Я послал Федю Косичкина. Сильный, но неповоротливый, за что приятель прозвал его "сундуком", он тоже старался быть франтом. Его круглое лицо обрамлял тонкий шнурочек бородки.

Молодой водолаз доложил, что свая уперлась в подводное бревно, но не смог его убрать. Долго возился там, выбился из сил. А на участке простой. Пришлось поднять Косичкина наверх и пойти самому.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Тропою испытаний. Смерть меня подождет
Тропою испытаний. Смерть меня подождет

Григорий Анисимович Федосеев (1899–1968) писал о дальневосточных краях, прилегающих к Охотскому морю, с полным знанием дела: он сам много лет работал там в геодезических экспедициях, постепенно заполнявших белые пятна на карте Советского Союза. Среди опасностей и испытаний, которыми богата судьба путешественника-исследователя, особенно ярко проявляются характеры людей. В тайге или заболоченной тундре нельзя работать и жить вполсилы — суровая природа не прощает ошибок и слабостей. Одним из наиболее обаятельных персонажей Федосеева стал Улукиткан («бельчонок» в переводе с эвенкийского) — Семен Григорьевич Трифонов. Старик не раз сопровождал геодезистов в качестве проводника, учил понимать и чувствовать природу, ведь «мать дает жизнь, годы — мудрость». Писатель на страницах своих книг щедро делится этой вековой, выстраданной мудростью северян. В книгу вошли самые известные произведения писателя: «Тропою испытаний», «Смерть меня подождет», «Злой дух Ямбуя» и «Последний костер».

Григорий Анисимович Федосеев

Приключения / Путешествия и география / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза