Рыбаки

Бедность и нужда взорвалась в головах двух мальчишек, точно граната — поразив их разум осколками отчаяния, — и со временем они стали воровать. Однажды они обнесли дом богатой вдовы: пришли к ней с ножами и игрушечными пистолетами и взяли полный денег портфель, но стоило им выбежать на улицу, как вдова подняла тревогу, и за ворами в погоню бросилась толпа. Когда Абулу, спасаясь от преследователей, перебегал широкую улицу, его на полном ходу сбила машина. Водитель скрылся, а толпа поспешно рассосалась, оставив Абану наедине с раненым братом. Абана кое-как умудрился самостоятельно донести Абулу до больницы, где врачи тут же бросились его спасать. Серое вещество — по словам Обембе — перетекло из одних отделов мозга в другие. К страшному физическому ущербу добавился еще и умственный.

Когда Абулу выписали, он вернулся домой — но уже совершенно иным человеком: он был как младенец, чей разум напоминает совершенно чистый — без единого пятнышка — белый лист. В те дни он только и делал, что сидел и пялился в одну точку, словно во всем его теле из органов имелись одни глаза и они выполняли все нужные функции. Или же как будто все органы в теле, за исключением глаз, отказали. Шло время, и стало проявляться безумие: порой оно дремало, но легко пробуждалось — точно потревоженный тигр. А пробудить это безумие могла масса самых разнообразных вещей: происшествие, зрелище, слово, да что угодно… В самый первый раз это был звук самолета, пролетавшего над домом: Абулу в гневе заорал и принялся рвать на себе одежду. Он и из дома выбежал бы, но Абана вовремя успел перехватить его — прижал к полу и не отпускал, пока брат не обмяк и не заснул, растянувшичсь на полу. В следующий раз приступ вызвала нагота матери: Абулу сидел в гостиной, устроившись в одном из кресел, и вдруг заметил, как мать, раздетая, идет в ванную. Абулу вскочил, будто призрака увидел, и, притаившись за дверью, стал следить за ней в замочную скважину. Кто знает, что у него тогда в голове творилось, да только он достал из штанов восставший член и принялся себя ласкать. Увидев, что мать закончила и готова выйти, он перепрятался и быстренько разделся, потом прокрался к ней в спальню, повалил на кровать и изнасиловал.

После Абулу даже не подумал отпустить мать; возлежал с ней, точно с женой, пока она плакала и убивалась от горя. Но вот домой вернулся Абана. Взбешенный тем, что натворил Абулу, он схватился за кожаный ремень и принялся пороть брата. Он не останавливался, хотя мать и умоляла пощадить Абулу, но наконец тот вырвался и вылетел из комнаты, объятый жгучей болью. В гостиной он вырвал телеантенну из хрупкой подставки и, вернувшись в спальню матери, пригвоздил этим прутом брата к стене. Потом, устрашающе заверещав, выбежал из дома. Безумие завладело им окончательно.

Первые несколько лет Абулу спал где придется: на базарах, в недостроенных домах, на помойках, в открытых коллекторах и даже под припаркованными машинами — словом, везде, где заставала его ночь, пока не нашел разбитый фургон в нескольких метрах от нашего дома. В 1985 году эта машина врезалась в электрический столб — в аварии погибла целая семья. Из-за кровавой истории фургон стал никому не нужен и постепенно, разрушаясь, превратился в царство диких кактусов и слоновой травы. Наткнувшись на машину, Абулу принялся за дело: изгнал колонии пауков и неприкаянные души покойников, чья кровь навечно оставила пятна на сиденьях. Убрал осколки стекла, крохотные островки дикого мха, которым поросла голая, траченная молью обшивка в салоне. А заодно уничтожил беспомощное племя тараканов. Затем он сложил в грузовике свои пожитки: вещи, подобранные в мусорках, ненужные выброшенные предметы, да почти все, что когда-то привлекло его внимание. Так он устроил себе жилище.

Охваченный безумием, разум Абулу разделился надвое: словно в голове у него сидело сразу два дьявола и оба наигрывали разные мелодии, каждый на свой лад. Когда один из них исполнял мелодию повседневного, или обычного, сумасшествия, Абулу бродил по улицам — голый, грязный, вонючий, преследуемый облаком мух; копался в мусорках и ел то, что находил; громко разговаривал сам с собой или с невидимыми собеседниками — на языках не от мира сего, орал на разные предметы, танцевал на углах улиц, подбирал с земли палочки и ковырял ими в зубах, испражнялся на обочинах — в общем, делал все, что делают простые бродяги. Волосы у него сильно отросли, лицо, лоснящееся и чумазое, покрылось чирьями. Время от времени он беседовал с целыми толпами двойников и невидимых друзей, чье присутствие было скрыто от глаз обыкновенных людей. Во власти этого безумия Абулу превращался в человека идущего — он шел и шел, почти не останавливаясь. Ходил он большей частью босой, по немощеным дорогам, из сезона в сезон, из месяца в месяц, из года в год. Ходил по помойкам, по шатким мостам из занозистых досок и даже по стройкам, где на земле валялись гвозди, куски железа, сломанные инструменты, стекло и прочие острые предметы.