Рыбалка в Пронькино (СИ)

- На федеральных минах отцы ваши подорвались, Фёдор Андреевич. - Толян ненароком глянул в Федькины крабьи глазки, задорно торчавшие на стебельках, и ему показалось что в них промелькнула настоящая человеческая печаль десятилетнего пацана, потерявшего родителей. - Отец у тебя хороший мужик был. Если бы он только меня и Дрона послушал, не полез бы на мины... Кстати, Василий, а почему агарковских мужиков души не в озере, а? Озёрные что, побрезговали?

- Не по уставу, командир, озеру такие души забирать. - Васька внимательно глянул на крохотные Федькины клешни, потом на свою громадную клешню, и еле заметно усмехнулся. - Тебе же Шалфеич объяснил что озеро только неупокоенные души себе берёт. А агарковские ребята что могли для своих семей - как умели, сделали. Жизни свои положили. Их души теперь в вечном покое пребывают, и трогать их без нужды нет необходимости. Давайте все присядем на песочек, помолчим и их помянем...

Машка присела рядом с Дуэйном, сграбастала обеими руками его чёрную лапищу и осторожно прижала к губам. Лёха воткнул в песок вилы и устало опустился на корточки, держась за навильник. Толян, не торопясь, присел на одно колено, затем на другое и уселся по-японски, ноги под себя, положив на колени катану, тихонько пробуя большим пальцем лезвие. Разведчик Федька прижался к малой части ледникового наследия - небольшому валуну, на котором сидел Василий, уперев клешню в неровно выглаженную льдом каменную поверхность, и замер, забравшись в едва заметную трещину и выставив наружу крохотные глаза-перископы.

Странная настала на озере тишина. Короткие тихие всплески мутноватых озёрных волн о песчаный берег не нарушали а лишь подчёркивали эту тишину. Обнимал её далёким, отстранённым и в то же время тесным объятием дымчато-голубой небесный купол, в белёсой прозрачности которого угадывалось громадное напряжение, как у закалённого стекла. Искривлённые атмосферной аберрацией лучи истекающего к закату солнца разрезали эту тишину на томительные нескончаемые секунды.

Звенел и разговаривал тихими шорохами и скрипами прибрежный лес. В густых его ветвях всё так же переговаривались птицы. Все эти плески, скрипы и шорохи как бы придавливала сверху не слышной уху но вполне ощутимой нотой не ослабевающая ни на секунду радиация.

Два больших рыжих муравья на лесной подстилке у трухлявого елового пня по очереди кусали шерстистую фиолетовую гусеницу. Потом к ним присоединились ещё два. Гусеница резко скручивалась в спираль, потом так же резко разжималась и вытягивалась в струну, билась и перекатывалась, корёжилась и бешено извивалась волнами, получая укус за укусом. Пружинистое тело гусеницы своим отчаянным танцем выражало страстное желание жить и обжигающе-ледяной ужас перед насильственной смертью. Её агональные спазмы пульсировали как радар и посылали сигнал о помощи во всех диапазонах, а отстранённые небеса, неожиданно близко и синё склонившись над её последними судорогами со своей необъятной вышины, с равнодушным любопытством внимали каждому биению её угасающей жизни.

- Жить!!! Жить!!! Жииииыыыыть!!! - разрывала Вселенную безмолвным криком своего тела ещё полная сил, но уже обречённая гусеница, в миллион раз сильнее чем способно вопить и кричать человеческое существо. И некому было протянуть ей тоненькую паутинку помощи.

Жить хотели все, но жизнь распоряжалась по-своему.

Из-за леса, прошуршав над кромками деревьев, вылетел большой серый цапель, как видно не здешний. Он сделал длинный низкий заход вдоль берега, пробурчал горлом какое-то птичье-водоплавающее ругательство, типа "брляк-бурляк" и плавно выпростал из-под пернатого зада длинные ноги-шасси, изготовив их к посадке.

Усевшись и утвердившись на месте, цапель немедленно принялся охотиться за лягушкой. Лягушка, однако, вместо того чтобы поскорее удрать поглубже в воду или благоразумно дать себя съесть, неожиданно выпрыгнула ввысь и нанесла сокрушительный удар когтистой лапой по длинноклювой башке. Перевернувшись в воздухе, лягушка занырнула обратно в озеро, успев напоследок брызнуть в птичьи глаза ядовитой струёй.

- Бляяя!!! Бурбляааа! Брррляяяяк! - дико заорал цапель, мотая во все стороны контуженной башкой и бестолково размахивая крыльями. Неподалёку из воды показалась и вновь тихо погрузилась длинная ощеренная зубастая пасть.

- Пиздец душегубу... - пробормотал Василий и выразительно провёл клешнёй себе по горлу.

- Брль... Бррааа!!! Вода вокруг длинноклювого охотника взбурлила и вновь опала. Птица исчезла, только по воде плавал небольшой шмат окровавленных перьев, и мотался в воздухе птичий пух, напоминая о том что только что здесь было сожрано живьём длинноногое пернатое существо, которое тоже кого-то постоянно пожирало и только поэтому дожило до момента когда сожрали его самого.