Рыбалка в Пронькино (СИ)

Лёха, в совещании участвовавший мало, сидел в отхожем месте на толчке и усердно давил неподатливую утреннюю какашку: видать пережрал вечером плохо просолёной рыбы, а чаем запить то ли запамятовал то ли просто поленился.

Труднее всего было бы разойтись Женьке Мякишеву, произведённому полковником в начхимы, потому что в этот момент он не находился в каколине. Он вообще залезал в каколин только когда надо было пообщаться с пришедшими на озеро живыми людьми, а в остальное время он, выражаясь словами древнего летописца, "растекался мысию по древу". Вот и сейчас он был равномерно распределён по всей толще озёрной воды, по крохотным водорослям, прилежно поглощавшим из воды нитраты и фосфаты, по песчаной россыпи пологих берегов, по заросшему малиной, ежевикой и терновником прибрежному лесу, по пролетающим над озером облакам и по ионизированным атомам делящихся материалов, складированных на донной поверхности на полутораметровой глубине. Ведь Женька Мякишев был вовсе не чешуйчатым монстром, которого только и могли увидеть жители Пронькина и бойцы полковника Аксёнова. Он был живой душой ожившего по удивительному стечению обстоятельств Волынина озера.

И никто во Вселенной не мог бы определить, где в этой живой душе была земная человеческая дума и забота бывшего сельского учителя химии Евгения Мякишева, поглощённого восставшими в тяжком смятении озёрными водами, а где была в ней невообразимая и ужасающая вычислительная мощь явившейся из ниоткуда потусторонней силы, пронизывающей физическое пространство и читающей в человеческих душах как в открытой книге, потому что оба эти начала встретились внезапно и слились неразделимо, породив новую, никогда не встречавшуюся в природе одухотворённую силу, начавшую развиваться по новым, никому в мире ещё не известным законам.

Женька Мякишев, неожиданно ставший душой Волынина озера, очень хотел и многое мог бы сказать людям - существам крайне интересным, тем более интересным что он сам ещё недавно был одним из них. Будучи сущностью, пронизывающей всё мироздание и непосредственно ощущающей всю его структуру, во всех деталях, от бесконечно малых и до бесконечно больших, он хотел бы объяснить людям что изучать эмпирические объекты различного масштаба, и вдобавок, в разных научных дисциплинах, разными методами, часто несопоставимыми, и в разных традициях, опираясь на показания разных органов чувств и разнородных приборов, без тотального сопоставления их друг с другом и увязывания всех фактов и частных теорий в одну общую - это ещё не наука, а её преддверие, накопление фактов. А настоящая наука возьмёт старт когда отдельные частные теории начнут объединяться в одну универсальную, которая к тому же будет обладать гораздо большей предсказательной способностью во всех сферах чем любая частная теория в своей области, и в гораздо больших пространственно-временных масштабах. И тогда люди и то, с чем слилась Женькина душа и чему у него не было ещё названия, возможно сумеют намного лучше понять друг друга.

Разумеется, Женька не пытался объяснить такие вещи простым деревенским людям. Ему и самому-то крайне не хватало терминологического словаря чтобы перевести живую плоть ощущаемой им непосредственно Природы в организованный набор символов, которые только и способны понимать люди. Для этого ему позарез нужны были контакты с учёными. Прежде всего нужно было найти профессора Циолковского, о существовании которого Женька узнал, покопавшись в памяти Дуэйна, который сам узнал о нём, покопавшись в памяти адмирала Шермана.

И поэтому Женьке нужен был драконолёт, способный долететь не только до Кубинки, но и до Сахалина, и привезти профессору Циолковскому драгоценный шип-имплант, чтобы спасти его от всё усиливающейся радиации, и чтобы потом можно было вести со спасённым профессором академические беседы так словно они сидят в креслах друг напротив друга, и при этом один находился бы в своей квартире в городе Долинске, а другой - на дне Волынина озера.

Женька знал наверняка что профессор Циолковский жив, потому что он не нашёл его души в гигантском массиве душ, ждущих своей очереди на реинкарнацию, который немудрящий Петрович называл попросту "безличкой", а значит душа профессора находилась пока что в его теле. Каким образом Женька Мякишев искал душу профессора Циолковского, которого он ни разу в жизни не встречал, выходит за пределы человеческого понимания, в том числе и автора этих строк, и вероятно навсегда останется тайной за семью печатями.