Рыбари и Виноградари. Книга II. В начале перемен

Незнакомые мужчина и женщина, бедно одетые в монашеские, а может быть, крестьянские рубахи, покупали рыбу на базарной площади. Торговцы почтительно здоровались, хотя те были довольно обычной наружности. Их руки натруженно оттягивали корзины, уже плотно забитые всякой снедью. Женщина устало поставила ношу на грязную, вонючую мостовую, а мужчина упрямо держал, слегка скособочившись от тяжести. Анри удивило, что тётка Аглая, обычно не дающая спуску клиентам своими грубыми шутками, сейчас уважительно и даже подобострастно говорила с явно небогатыми покупателями.

— Кто такие? — спросил он, когда те отошли.

— Святые люди, катары, — Она вытерла потный лоб и по-свойски подмигнула: — Тебе еще не обмотали веревку вокруг шеи, блудодей нахальный?

Анри понимал, что та ничего особенного не имела в виду. Просто в её понимании слова «блудодей» и «мужчина» были нераздельно слиты, как чешуя и рыба. И отделить одно от другого можно было только ножом после смерти.

— Клянусь святым Стефаном, ты, Аглая, та ещё шалава. Каждый кобель на базаре подтвердит, и не по одному разу.

Торговка огладила могучие бока. Улыбнулась. Любовно потрепала шары-груди и добавила со свойственной ей природной нежностью:

— Чего надо?

— Никогда не зырил катаров. Кто такие?

— Ты покупать пришёл или языком чесать? Найдём твоему языку ладное занятие. А то каштаны, поди, с утра трещат, блудодей горемычный.

— Отвянь, Аглая. Лучше скажи про этих.

— Этими надо баб радовать. Чего в штаны прятать.

— Они и вправду святые? — гнул свою линию Анри.

Аглая вдруг перестала скалиться. Задумалась. Наконец сказала:

— Встретить их — добрый знак, поэтому и называют их «добрые люди». В городе не живут. У горы община.

— До хрена их там?

— Да не больше, чем у тебя прыщей на лице, — вновь развеселилась торговка. — Или у меня морщин на заду. Хочешь, посчитаем?

— Погодь, Аглая. На работу пора, тесто месить…

— Ага. Смотри, замесит тебе Бертран по самые потроха.

— Тьфу тебе, тля…

Анри уже услышал всё, что хотел. Пусть эта потаскуха думает, что катаров в городе нет. Он-то знает, что они повсюду. И даже среди торговцев на рынке. В тот же день он добавил рыбий хвост в заветный мешок. Впредь не станет дура называть его блудодеем. Святая Церковь дала ему, скромному подмастерью, право решать, кто преступник. Бог не даст ошибиться. Раз нужно очистить страну от дьявольской скверны, кто он такой, чтобы задумываться над промыслом Божьим.

Очень скоро мешок оказался забит до краёв. Он уже подумывал начать новый, как в городе вновь объявился брат Арнольд.

Миндаль, персики и вишни отцвели. Весенние ароматы медленно, но верно сменялись летней городской вонью. Одуряюще благоухали нечистоты, их выплёскивали из ночных горшков прямо на улицы. Крепко разили разлагающиеся рыбьи потроха. Даже освежающий морской ветер был насыщен прибрежными ароматами гниющих завалов водорослей и трупов обитателей глубин.

Новая встреча состоялась в городской церкви. На явку он явился с тяжёлым мешком, полным чужих грехов, и верой в собственную значимость.

Инквизитор провёл в крохотную комнату и с интересом смотрел на содержимое, которое Анри вытряхнул на пол.

— Желаешь продать? — Брат Арнольд ткнул в красовавшийся сверху одинокий ботинок с оторванной подошвой.

Анри принялся с воодушевлением объяснил:

— Это сапожник Франсуа. Редкий злыдень, ага. Живёт в доме с прикольной красной дверью. На площади Моряков. У него еще башмак деревянный висит у входа. Болтается, как хрен на привязи. Наверняка из катар.

— А это кто? — Инквизитор брезгливо указал пальцем на рыбий хвост.

— Торговка Аглая. На рынке топчется. Большей блудницы мир не видел.

— А это?

— Врачеватель. Большая шишка, ага. Чернокнижник и иудей. Живёт рядом, за углом. Я покажу.

— Иудей, говоришь? Хорошо. Племя это Христа распяло.

По мере изучения содержания лицо инквизитора менялось. Исчезли глубокие морщины в уголках губ. Прищуренные глаза приоткрылись. И вдруг он улыбнулся. Анри подумал, что эта улыбка несла любовь, а тех, кто так не считал, сначала ожидала боль и лишь потом — любовь.

— Господь велел спасать заблудших, и если потребуется, содрать грехи вместе с кожей.

Скрестив руки на груди, брат Арнольд покачивал головой в такт своим словам и в сочетании с лёгким перемещением с пятки на носок был похож на змею, завораживающую добычу.

Анри чувствовал воодушевление. Сердце билось сильно и часто, пульс отдавался в висках, будто только что вбежал на колокольню.

— Так-так, — продолжил инквизитор. — А ты, оказывается, молодец. Давай с божьей помощью всё это запишем. 

Он уселся за стол и принялся писать под диктовку Анри, сверяясь с предметами в мешке.

Вскорости закончил, положил перо, закинул руки за голову.

— Пятьдесят семь человек. Негусто, но и не плохо.

Дальнейшие события перемешались в памяти в неразборчивую бурую кашу или перетёртый суп. Кое-где плавали гренки ярких всплесков воспоминаний. Вот в город вошли солдаты. Кажется, они не очень сверялись со списком Анри, а крушили тех, кто попадался под горячую руку по принципу: «Убивай всех, Господь отличит своих от чужих».