Рыбья кровь

Молодость не может долго пребывать в печали, и скоро Дарник вернулся в свое привычное ровное настроение. Первую ночь в городе он пожелал провести именно в той горнице, где полтора года назад ему так хорошо спалось. Прежние две пожилые женщины были на месте и с готовностью согласились приготовить ему большую кадку с горячей водой, в которой он испытал тогда редкостное удовольствие. После ночевок на снегу это оказалось еще большим наслаждением. Умиротворенный, в чистом белье, он уже улегся на пышный пуховик, когда услышал за дверью резкий женский голос. Кто-то пререкался с его сторожами-арсами. Эта была та самая вдова, ночь с которой он выиграл в честном поединке. Тогда он не захотел воспользоваться наградой, теперь она пришла к нему во второй раз. Звали женщину Друей. Когда у мужчины и женщины есть общее, пусть даже небольшое прошлое, их отношения складываются совсем иначе, чем когда они все начинают с нуля. Так было и на сей раз. За простыми словами скрывалась некая гораздо более важная недосказанность.

– Узнаешь ли ты меня? – спросила Друя, когда они в горнице остались одни.

– Узнаю. А как тот молодец, что тогда был с тобой вместо меня? – поинтересовался он.

– Еще один раз приходил, а потом уехал из Перегуда.

– Ну а как с рождением богатыря?

– Не всегда получается так, как хочется, – застенчиво отвечала она. – Мне сказали, что у тебя четыре жены.

– Было пять, но одну пришлось казнить.

– И не жалко было ее, пятую?

– Жалко. Но чем выше любовь, тем серьезнее должно быть и наказание. Зато теперь про нее лет двадцать помнить будут.

Так они разговаривали, жадно поедая друг друга глазами.

– Ну, я пойду, тебе, наверно, отдохнуть хочется, – сказала она, наконец поднимаясь из-за стола.

– А как же рождение богатыря? – чуть волнуясь, что она в самом деле уйдет, напомнил он.

– Разве липовскому князю пристало теперь заниматься таким баловством?

– Липовскому князю пристало все, что ему хочется, – в обычном своем духе пошутил Рыбья Кровь.

Разумеется, Друя и не собиралась уходить, зато их непринужденный разговор придал всему последующему какую-то особую узнаваемость и нежность. Дарник был совершенно околдован этим нежданным подарком судьбы и даже подумал, что те пышные слова, которые встречались в любовных свитках, не совсем далеки от истины.

Впрочем, очарование ночным событием длилось ровно до середины следующего дня, до тех пор, пока он не начал вершить княжеский суд над десятком домовладельцев, которых народный сход обвинял в том, что они всячески услуживали злым пришельцам и доносили на своих соседей. Среди них был и отец Друи. Дарнику стало досадно, он понял, что2 именно послужило причиной ночного прихода молодой женщины.

За предательство этим, вчера еще достойным мужам Перегуда полагалось лишение имущества и изгнание из города. Князю оставалось только решить: когда и куда – сейчас, в зимний мороз, или позволить им дождаться весеннего тепла? Дарник назначил высылку через две недели, за это время изгои должны были подыскать себе место для временного постоя и перевезти туда домашний скарб.

– А они возьмут и через две недели подожгут собственные дома! – выкрикнул один из обвинителей. – И весь город еще спалят. Сейчас выселять надо, сейчас! И имущества никакого не позволять вывозить!

– Будет, как я сказал! – строго оборвал Дарник.

На том и порешили. Все дома изменников, к неудовольствию старейшин, поступали в распоряжение князя. В них тотчас стали вселяться десятские липовцев. Вечером Друя на коленях умоляла Дарника изменить приговор в отношении ее семьи: мол, ее теперь, как княжескую полюбовницу, никто в городе не посмеет обидеть или оскорбить.

– Я подумаю, – неопределенно пообещал он, хотя уже знал, как поступит с ее семьей.