Рыбья кровь

– Дай хотя бы грамоту на это дело, – попросил он. На следующий день вернулся в свой дом в Липовском посаде и горячо принялся искать деньги и нанимать работников.

Для Дарника это стало настоящим открытием – оказывается, возможно управлять людьми и таким способом. Неплохо бы и другим тиунам не повышать жалованье, а урезать, чтобы служба была для них не корыстью, а честью. Столь же категорическим отказом ответил он на просьбы Саженки взять ее снова в поход – входить в одну и ту же воду дважды не хотелось. К его удивлению, и другие воеводы, не сговариваясь, не брали с собой своих жен.

Трое хорунжих, Быстрян, Меченый и Борть, рьяно занимались подготовкой своих хоругвей, удивляясь при этом, что князь не уделяет никакого внимания предстоящему походу и не говорит, кому оставаться дома.

– А чего тут много думать, – отвечал им Рыбья Кровь. – Выйдем и все решим. Кому идти, а кому оставаться.

Его загадочные слова прояснились, когда одним солнечным утром стан на левобережье был разбужен звуком трубы, и вместо боевых занятий ополченцы переправились на правый берег Липы, подхватили там тридцать повозок и двадцать колесниц и двинулись с ними по южной дороге. Заполошно скакали вдоль колонны гонцы и вожаки, стремясь никого и ничего не забыть, дергано вышагивали пешцы, не входя еще в неторопливый, сберегающий силы ритм движения, не держали строя всадники на беспокойных от общей сумятицы конях, наезжали друг на друга повозки и колесницы.

– Так мы уже в походе или нет? – не могли взять в толк сотские.

– В походе, – успокаивали их хорунжие, уже понимая, чего хочет Дарник: освободиться по дороге к Малому Булгару от слабых и невыносливых ополченцев.

Князь был здесь же, проезжал вдоль колонны туда и обратно, иногда спешивался и на своих длинных ногах легко обгонял медленно двигающееся войско, словно для него это являлось увеселительной прогулкой, и только. Внезапный ливень еще больше раззадорил его. Побеждать стихию и собственную усталость – что может быть приятней? Глядя на бодрость военачальника, веселее шагали пехотинцы, выпрямлялись всадники, молодцевато подбоченивались колесничие и возницы. Иногда Дарник останавливался, и Селезень тут же доставал чернильницу и тонкую бересту, чтобы князь мог послать нужное распоряжение в оставшийся позади Липов.

Шли в доспехах, с мечами и клевцами за поясом. Щитникам разрешено было лишь положить на повозки щиты, а лучникам – боевые цепы и двуручные секиры. Стараниями Меченого вес доспехов у пешцев был уменьшен до двадцати фунтов, но и они через десяток верст непосильной тяжестью начали давить на непривычные плечи. Еще не успели достигнуть полуденной стоянки, как увидели нагоняющие их с попутным ветром ладьи, везущие военные припасы: переносные камнеметы, разобранные большие пращницы, ящики с подковами и наконечниками стрел, запасное оружие и одежду, а также съестное: муку, крупы, вяленую рыбу, копчености. Ополченцы провожали их завидными глазами.

Две дневные стоянки и одна ночная были подготовлены заранее, тем не менее к исходу второго дня, преодолев восемьдесят верст, новобранцы оказались изрядно вымотанными. Малый Булгар уже превратился в настоящее городище с банями, торжищем и деревянной пристанью. Многие булгары, включая и пленных, за зиму и весну женились на местных невестах и вполне освоились на новом месте, засеяв огороды и заведя домашний скот. Неженатые горели желанием присоединиться к дарникскому войску.

Как хорунжие и предполагали, во время двухдневного отдыха в Булгаре Рыбья Кровь произвел большой смотр всему войску и четыре сотни ополченцев выбраковал: две должны были набираться сил и ждать, когда за ними вернутся ладьи, а две под началом Быстряна возвращаться со всеми повозками в Липов. Его хоругвь и сотню катафрактов Дарник передал сотскому арсов Головану.

– Ты единственный, на кого я могу положиться в Липове, – объяснил он главному воеводе. – Готовь еще больше домов и земли под пашню, никто не знает, что мы идем не за дирхемами, а за людьми.

С судовыми командами и булгарским пополнением у Дарника оставалось десять полных сотен бойцов. Почти половину разместили на ладьях, еще двести ополченцев погрузили на большие плоты, привязанные к ладьям, а коннице и колесницам предстояло двигаться берегом.

Сам князь поплыл на боевой ладье норков. Она была в полтора раза длиннее привычных словенских судов и даже за счет одного своего вытянутого корпуса двигалась заметно быстрей, не говоря уже о почти двойном количестве гребцов. Испытав ладью на широком русле Липы в скорости и разворотливости, Дарник остался ею очень доволен и решил на будущее строить только такие суда.

Те, кто поплыл вместе с князем, сильно ошиблись, думая, что им особенно повезло. Дарник, как и при движении походной колонны, то пропускал караван судов мимо себя, то вырывался далеко вперед, осваивая прямо на ходу систему дальних сигналов о взаимных действиях всех ладей: кому оставаться на середине русла, кому куда направляться и высаживаться, и так далее.