Два десятка сторожей вежи сладко спали, из ворот дворища как раз выпускали гонца в Калач, а дозорный на самой башне наблюдал за осадой Туруса, поэтому ворвавшиеся во двор, а затем в открытую дверь вежи липовцы не встретили ни малейшего сопротивления. Дарник, забыв про свое правило не лезть в первые ряды, с клевцом и кинжалом в руках первым взбежал по винтовой лестнице наверх, просто отталкивая сонных безоружных хазар со своего пути. Без шлема, в вышитой рубахе поверх доспехов и совсем не грозным лицом, он, видимо, казался им мирным рыбаком-бродником, случайно зашедшим в их башню продать утренний улов. Дозорный, правда, уже вовсю колотил в железное било и успел закрыть верхнюю дверь. Но князь чуть посторонился, и следовавший за ним здоровяк-арс обухом двуручной секиры с одного удара вышиб окованную железом дверь. Дозорный с мечом бросился на него, но не волку кусать медведя: один отбивающий удар по мечу, второй древком секиры с разворота в голову — и оглушенный хазарин на полу.
С верхней площадки вежи открывался великолепный вид на все левобережье: обнесенный двойным тыном Турус и вдвое больший по размерам стан степняков. А выше и ниже по течению Танаиса скопления судов — кто их не пропускал: сами ли степняки или турусцы, — было не совсем понятно. Издалека и осада выглядела похожей на большое торжище, лишь полдюжины сгоревших в городище домов и подчеркнуто пустая полоса между стеной и полевым станом указывали на состояние войны. По количеству крытых возов и шатров Рыбья Кровь прикинул, сколько же тут степняков. Получалось полторы-две тысячи. На причале Туруса виднелись лишь несколько малых лодок. Князь размышлял, как быть: обнаружить свое присутствие или пока скрыть до прихода остальных сотен?
Спустившись во двор, он нашел двадцать три хазара, которых его оптиматы даже не сочли нужным связывать. Старший из пленных знал немного по-ромейски и с готовностью ответил на вопросы Дарника. Осада Туруса длилась уже восьмой день, ровно столько требовалось и гонцу, чтобы добраться отсюда до Малого Булгара, а так как степняки наверняка перекрыли все дороги, то, возможно, в Липове об осаде вообще ничего не знают.
— Не ваши ли хазары послали тарначей? — строго спросил Рыбья Кровь.
Пленный отрицательно затряс головой, мол, тарначи просто знают, что никто Турусу помогать не будет, вот и напали.
Сказав бойникам, чтобы сильно из вежи не высовывались, князь с несколькими гридями спустился по заросшему кустами и деревьями обрыву к реке. В камышах лежали две дубицы хазар, но ясным днем переправляться на них значило выдать свое присутствие. Двое арсов нашли в зарослях подходящую корягу, разделись и, уцепившись за нее, пустились вплавь на тот берег. Теперь оставалось только ждать и придумывать, как именно переправить туда все войско в доспехах и с камнеметами.
Ближе к полудню от пристани Туруса отделилась лодка с шестью гребцами. На носу Дарник с удовольствием разглядел воеводу городища Бортя. Лодка шла не скрываясь и быстро пересекла стосаженное русло реки. По-мальчишечьи прыгнув на мелководье, верный соратник устремился в объятия своего князя.
— Вот это чутье! Вот это спасение! Вот это бросок коршуна! — Всегда сдержанный молодой толстяк едва успевал переводить восторженные глаза с одного лица на другое. — Неужели три с половиной сотни? Ну, теперь мы им покажем!
— Ну а ты не показал? — с улыбкой спрашивал князь.
— Тоже показал! Три дня шли на приступ, а сейчас поняли, что не по зубам, и успокоились.
— Так, может, мы рано пришли? — шутил Дарник. — Тебя заслуженной победы лишаем?
Они поднялись к веже и заговорили более деловито. Из трехсот гридей крепостного войска Борть потерял убитыми и ранеными чуть больше полусотни. Степняки, по его прикидкам, не меньше двухсот-трехсот, не считая легкораненых, кто смог уползти из-под стен без посторонней помощи.
— Конечно хазары, кто еще мог их натравить! — не сомневался воевода. — Придумали, чтобы мы их лодии с верховья Танаиса без досмотра пропускали. А какой у них товар? Только рабы, воск да лен. А рабы наши словене.
— Я думаю, лучше переправляться ночью, — рассуждал Рыбья Кровь. — На лодки и плоты — оружие и камнеметы, а бойники с лошадьми вплавь.
— Вот еще, ночью! — запротестовал толстяк. — Только днем. Выйдите вдруг все четыреста человек на обрыв и заорите во весь голос. А мы заорем из городища. Пусть смотрят! Надоело за тыном отсиживаться. Ты же знаешь, меня хлебом не корми — дай пешим строем степняков по полю погонять.