Предосторожность себя оправдала, и внезапное появление у городских стен знамен с изображением рыбы вызвало всеобщую панику гребенцев. Хотя в городе привыкли к внезапным набегам степняков, грозное имя липовского князя произвело гораздо больший эффект. Дарник нарочно захватил с собой двойное количество знамен, и при наличии двух сотен вьючных и запасных лошадей его летучая хоругвь издали выглядела на добрую тысячу всадников.
— Давай хоть немного попугаем! — рвались скакать вперед с воинственным кличем молодые вожаки.
— Ага, попугаем! — усмехнулся князь. — Гребенским коням стоит один раз помочиться, и все наше войско смоет в реку.
Он услышал, как за его спиной в голос захохотал Корней, по достоинству оценив шутку. Воеводам же было явно не до смеха. Еще больше они удивились, когда Дарник велел разбивать сразу два стана: один у главных городских ворот другой на расстоянии четырех стрелищ от Гребня.
— Нас и так не очень много, а ты еще надвое делишь, — упрекнул Буртым.
— Потому и делю, что мало, — снизошел до объяснений князь. — Пусть думают, что второй стан мы готовим для подходящего пешего войска.
Каждый оптимат имел при себе по два пустых мешка. Вооружившись лопатами, они принялись за дело, и вскоре перед воротами Гребенского посада вырос двухаршинный вал из наполненных землей мешков, за которым стояли не только лучники, но и изготовились к стрельбе камнеметы на треногах. Второй мешочный вал возводили в версте от города. С городских башен так и должно было видеться — вот оно передовое укрытие, из которого липовцы пойдут на сам приступ, а там, дальше, основные силы, которые могут внезапно обрушиться на любое другое место посадского тына.
Многие воины, правда, увидев город, в шесть-семь раз превосходящий по размерам Липов, порядком приуныли. Дарник и сам чувствовал изрядную тревогу. Если гребенцы выйдут из стен и попытают военного счастья в чистом поле, то тогда все будет как надо — против камнеметов, луков и прикрытых щитами, ощетинившихся пиками спешенных оптиматов никакому войску не устоять. Ну а если они, посмеиваясь, останутся в стенах? Разорять пригородные селища? Построить большие пращницы и основательно разрушить весь левобережный посад? Выдвинуться к реке и обстреливать камнеметами все купеческие суда? Как держать себя перед гребенскими переговорщиками, чтобы и не оскорблять их, и в то же время суметь убедить в своих правах защитника липовских купцов?
Последний вопрос был самым скользким, и Рыбья Кровь так и не решил его, когда городские ворота открылись, и из них показалось трое всадников. Впереди молодого гридя с белым знаменем ехали двое седовласых мужчин не военной наружности. Один, судя по всему, был богатый купец, в другом Дарник узнал тиуна русского кагана, с которым совсем недавно сидел в Айдаре за общим пиршественным столом. Звали тиуна Захарий, он был из крещенных ромеями русов.
— Как поживает молодая княжна? — приветствовал Захарий вышедшего навстречу переговорщикам липовского князя.
— Командует в Липове почище меня, — дружелюбно отвечал ему Дарник.
— Ну, княгини, они все такие, — заулыбался тиун.
Большой шатер с золотым шитьем, захваченный когда-то у хана сарнаков, произвел на переговорщиков должное впечатление. Даже то, что садиться пришлось на седла, говорило в пользу липовского князя — значит, суровый воин, не признающий походных излишеств.
— У тебя нрав стал круче прежнего. Чуть что, сразу за меч. — Захарий вел себя как представитель кагана, доброжелательно и отстраненно, не сомневаясь в неуязвимости своего достоинства, да и сами военные действия его словно совсем не касались. — Алёкма тоже петух хороший. Рвется в бой, пока твое остальное войско не подошло. Я едва уговорил его немного подождать.
Дарник вздрогнул от скрытой радости — его уловка со вторым ложным станом для пешего войска удалась!
— Только как же это ты все время говоришь о мире между всеми русами и словенами, а сам такую распрю устроил.
— А какую распрю? — притворно удивился Дарник. — Разве я кого убил или ранил? Просто пришел узнать, почему Алёкма задержал наш торговый караван.
— И поэтому привел с собой все свое войско? — медово осклабился тиун.
— Мои гриди и бойники за зиму сильно застоялись, захотел их малость размять.
— Камнеметы поставлены тоже для разминки?
— А мы всегда их ставим, когда стан разбиваем, — на голубом глазу отвечал Захарию Дарник.
Купец, раньше не видевший липовского князя, с неодобрением посматривал на обоих радостных знакомцев.
— Значит, дело только в торговом караване? — продолжал Захарий.
— Только в нем.
— И если Алёкма его выпустит, ты сразу соберешься и уйдешь?
— Если Алёкма пообещает не задерживать и другие липовские караваны, то я соберусь и уйду, — чуть поправил тиуна Дарник.
— Слово князя? И на мече можешь поклясться?
— Из-за какого-то торгового каравана разве стоит целовать меч?
— И то верно, — согласился Захарий.
Втроем они выпили по кубку хмельного меда, поговорили о последних новостях Айдара и стали прощаться.