Рыбка из «Аквариума»

В следующую поездку в Москву Серко у мебельного магазина на Ленинском проспекте свел знакомство с одним оборотистым малым и через него, с хорошей доплатой сверху, провернул финский гарнитур для квартиры. Накупил целую библиотеку книг, в том числе и редких, букинистических. Дома же, сделав дорогой подарок военкому города, получил его поддержку в приобретении автомашины «жигули» последнего выпуска. Купил по сходной цене и кооперативный гараж. И зажил бобылем, больше общаясь с книгами, чем с людьми. Почему-то быстро вошло в привычку: как только очень сильно прижимали думы о Глории и дочках, он ехал в Киево-Печерскую лавру, заходил в недавно начавшую действовать Троицкую церковь и часто посещал службы во Владимирском соборе.

Петр Тарасович заставил себя привыкнуть к тому, что не прошло и двух недель со дня его переезда в квартиру, как в двери напротив появился «глазок» и тут же какие-то мастера «отремонтировали» дверь лифта только на его этаже, так что она обязательно сильно хлопала, когда ее закрывали. И дворник, вежливо здороваясь с новым жильцом, всякий раз заводил с ним — нашел с кем! — разговоры о неудобствах жизни, о тех или иных безобразиях, происходивших в городе «с попустительства властей». «Провоцируют, хотят прощупать, как подлечили! — думал про себя Серко. — Ну что ж, щупайте, хрен с вами!»

* * *

Два года так и протянулись между явками в КГБ и военкомат, книгами, дружбой с врачами-психиатрами, сохранившими его как человека, беседами с дворником, соседом и перепалками с мастерами-жуликами со станции техобслуживания «жигулей». Единственной приятной новостью было то, что ранней весной Петр Тарасович купил в местечке Осокорки небольшую дачку, стал садоводом и огородником. Увы, не получилось дружбы с Родионом и Мировым. У последнего были сложные семейные отношения, а Родион просто запил по-черному. Галя от него ушла почти сразу, как его вывели на пенсию, правда, радовал сын. Сын после распада семьи перебрался жить к стареньким родителям Родиона, учился в МГУ и часто навещал отца, убеждая его начать лечение.

Одним из первых спектаклей нового сезона в Киевском театре русской драмы им. Леси Украинки шла пьеса Островского «Тяжелые дни». Петр Тарасович еще в прошлом году разыскал свою классную руководительницу, всеми любимую преподавательницу русского языка. В день спектакля, он пригласил Варвару Андреевну в театр, и они сидели в середине первого ряда партера. В тот самый момент, когда актриса, игравшая купчиху Настасью Патрикеевну, произносила: «Уж я такая робкая, ни на что не похоже», Петра Тарасовича осенила догадка: «Так ведь это Люба!» Он это только подумал, а актриса на сцене запнулась. Было слышно, как суфлер из будки дважды повторил следующую реплику, а актриса встала, чего не следовало делать, и, глядя на Петра Серко, произнесла: «Боже, что со мною происходит?» Дальше пьеса пошла своим чередом.

За кулисами обеспокоенные коллеги и помреж взволнованно спрашивали: «Что случилось, Любовь Акимовна?», и она отвечала: «Не знаю! Не знаю!» Она «не знала», пока комедия не закончилась, а когда, занавес на сцене опустился, поднялся другой, невидимый занавес — драмы ее жизни.

Когда раздался стук в дверь гримуборной, она нервно крикнула: «Петр, Варвара Андреевна, да входите же скорее!»

Об этом случае в театре с радостью говорили больше месяца. Все поздравляли Любовь Акимовну. Она уже четверть века жила под своей театральной фамилией, имела звание заслуженной артистки. Любовь Акимовна дважды была замужем и оба раза неудачно. И теперь жила одна в центре Киева.

Петр Серко был ее первой любовью. С тех школьных лет прошло почти четыре десятилетия, но, увидев и узнав его сегодня в театре, она поняла, что первая любовь, скорее всего, станет и последней. Подвезли Варвару Андреевну до ее дома, а потом поехали с Петром к нему. Опытный разведчик прилагал все свое мастерство, чтобы не выдать мыслей, проносившихся в его сознании. «Глория, Глория, Глория!» — стучало в его мозгу. И уже перед самым своим домом он принял решение: «Я ведь с Глорией изменил Любе! А теперь… Бог прокладывает мой путь».

Войдя в уютную, хорошо обустроенную квартиру, Любовь Акимовна прижалась спиной к двери и произнесла с оттенком некоторой театральности:

— Не поверишь, Петр, все годы я твердо знала, что еще встречу тебя. Обязательно! Я ни о чем не спрашиваю. Лишь всей душой, всем нутром своим чувствую, что ты одинок, ни с кем не связан узами Гименея.

Петр взял ее руку и прижался к ней горячими губами. Она бросилась в его объятия, и Петр чувствовал, сколь сильно и призывно стучит ее сердце. Через минуту он услышал:

— Целоваться в меховой одежде все равно что есть апельсины с кожурой!

…Чай они пили утром, за завтраком.