На вторые сутки к Глории и Галине Александровне была приставлена переводчица, которая возила их, пока Серко занимался делами, по городу и музеям. Мишель и Глория прошли тщательный медицинский осмотр. ГРУ необходимо было, помимо всего прочего, пополнить дело жены своего сотрудника данными физиологического порядка: антропометрия, группа крови, отпечатки пальцев и пр. Глория объясняла задержку менструации нервным возбуждением, но врачи сообщили ей, что она беременна. Более других была обрадована Галина Александровна, которой Глория пришлась по душе и сердцу.
После ряда новых попыток склонить Глорию к сотрудничеству генерал-лейтенант, возглавлявший Управление, отдел которого вел резидентуру Пятого, распорядился «оставить все как было».
Петр Серко, его мать и жена провели три недели в Алупке, в одном из лучших санаториев ВЦСПС. По возвращении подполковника поздравили с назначением заместителем резидента, оставляя за ним обязанности радиста, и сообщили, что в Мексику, для выполнения «активных мероприятий» резидентуры, скоро будет направлен из Перу крепкий и много раз проверенный агент Гонсалес, которому присвоен номер Девятый. Приятной новостью было и то, что резидентура Пятого увеличивалась на одну штатную единицу. С этой целью через два-три месяца из Италии будет переброшен в Мехико капитан ГРУ, прекрасный мастер-ювелир с итальянским паспортом и неуязвимой легендой. Не меньшую радость принесло и известие о том, что выделяется специальная сумма денег на приобретение Тридцать седьмым нового автомобиля.
Уже в конце пребывания в Москве Пятый сообщил информацию, полученную от Сорок четвертого, что дознаватели ФБР, не обнаружив следов Мориса Блоха в Мексике, возвратились в США, где Келли продолжал стойко держаться и было похоже, что скоро будет выпущен, — Петр узнал, что бывший заместитель Пятого (Девятый) прилетел в Москву, где был отправлен на пенсию «по состоянию здоровья».
Подполковник Серко испросил разрешение и повстречался со своим любимым педагогом-наставником по Академии полковником Бубновым. Петром руководили ностальгические чувства, а не желание «покрасоваться», похвастать успехами. Из головы не шел разговор с Мировым. Петр и сам, к сожалению, видел, что ни одно обещание Хрущева улучшить жизнь трудящихся Союза на практике не осуществилось. Тем не менее потенциальные враги «душили» его в объятиях и восхвалениях.
Бубнов порадовался успехам своего ученика, но на откровенный разговор не пошел. Меж тем Петр отметил у своего бывшего наставника некую понурость, отсутствие прежней реакции на шутки. И сам уход от тем, касавшихся положения дел в стране, в армии, в Академии, как и беседа с Мировым, оставляли тяжелый осадок на душе. Всплыл в памяти случай на последнем курсе Академии. Однажды капитан Серко дежурил, был начальником караула. Неожиданно ему довелось присутствовать на разборе дисциплинарного проступка слушателя первого курса. Новый начальник курса, недавно пришедший из Разведупра Киевского военного округа полковник Свиридов в присутствии всего курса, стоявшего перед ним в строю по стойке смирно, изрек: «Впредь знайте, если кто один из вас ослушается, не выполнит приказа — отвечать будет отделение. Если отделение не выполнит приказа — пострадает весь курс!» Тогда этот «аракчеевский» прием широко обсуждался в Академии. Серко спросил:
— А как сложилась судьба полковника Свиридова?
— Преуспевает и процветает! Получил генерала и должность заместителя начальника Академии, — полковник опустил глаза, и стало так тихо, словно они вдвоем были единственными живыми существами на всей планете.
После долгой паузы Серко посетовал на то, что, как ему казалось, среди сотрудников аппарата «Аквариума» как-то потускнел царивший прежде дух товарищества, заметнее стало чинопочитание, и спросил: чем можно объяснить, в чем состояла причина роста предательства, почему увеличивается количество случаев перехода офицеров ГРУ на сторону противника?
И тут умный, прежде всегда уверенный в себе опытный разведчик и прекрасный педагог вновь ушел от прямого ответа и лишь сказал:
— Одна у человека родная мать, одна у него и родина. Ей мы служим, а не Свиридовым.
Беседа, которой так ждал Петр, в сущности не состоялась, и распрощались они как-то по-казенному.
Глории многое понравилось в Москве, и она плакала искренними слезами, когда расставалась с полюбившейся ей Галиной Александровной. Та же только кусала губы. Петр осыпал мать поцелуями и ускорил момент прощания. Долгие проводы — лишние слезы.