Рыбы

Я села на него, и мы принялись целоваться открытыми ртами, всасывая друг друга, словно мидии.

Темп понемногу замедлялся, и в какой-то момент я заметила, что Доминик перестал лаять. Долго ли Тео сможет оставаться со мной? Сможем ли мы склонить время в желательном для нас направлении или реальность нам не поддастся? До тех пор, пока у нас оставался хоть один момент, я ощущала себя в безопасности в оболочке лона света, защищающего меня от пустоты небытия. Но растворяясь в его поцелуях, я вдруг почувствовала, как через барьер наползает и накрывает меня какая-то странная тьма. Я снова была частью его и ощущала волнение океана – то ли настоящего, то ли океана сознания, – но теперь океан был страшен и темен, и дышать становилось все труднее. Я нервничала, чувствуя свою ответственность за него, но приходилось притворяться, что все хорошо. Тео перевернул меня, и я вдруг оказалась под огромной тяжелой рыбой.

Он перестал целовать меня.

– Ты в порядке?

Здесь, на суше, в этом доме комфортно должна была чувствовать себя я. Смелость, готовность пойти на риск требовались от него, но все перевернулось, и страх овладел почему-то мной. Я соврала, сказала, что в порядке, но дом Анники уже казался мне загадочной субмариной, затерянной в огромном океане. Ей некуда было идти, ее нигде не ждали. Некоторое время мы еще целовались, но ужас поглощал меня, и я боялась, что уплыву или утону.

Успокойся, сказала я себе, отпусти тормоза. Откуда идет тьма и печаль? От меня или от него? Я снова остановилась.

– Ты пережил большую печаль.

– Да. Но, наверное, как и все мы.

– У тебя очень развита интуиция. Я чувствую тебя, знаю, что чувствуешь ты. Ты ведь воспринимаешь боль других людей?

– Думаю, что да.

Мне даже стало интересно: знает ли он, что чувствую я. Знает ли, что если я останусь вот так еще немного, то могу и задохнуться этой новой тьмой.

– Мне нужно проверить Доминика, убедиться, что у него все хорошо, что он спит.

Доминик действительно спал, вытянувшись на полу в буфетной и словно распространяя невидимые лучи покоя. Если бы мы были сейчас вдвоем, я и Доминик… Желание это кольнуло острой иглой. Почему-то пес отошел на второй план, а моей главной заботой стал чужак. Почему мне вдруг так понадобилось затащить Тео сюда? Может, лишь потому, что это казалось невозможным? Может быть, это в моем духе: я привела его сюда, я знаю, что могу это сделать, и уже ничего не хочу? Может быть, в группе правы и у меня сексуальная аверсия? Я глубоко вдохнула и собралась. Нельзя оставлять Тео одного в комнате.

– Хочешь что-нибудь съесть?

– Нет, ты только возвращайся.

А что вообще он ест? Планктон? Рыбу? Дыхание у него было свежее, с соленой ноткой, но рыбой не отдавало. От него пахло океанским воздухом.

Завернувшись в одеяло, Тео сидел в гостиной в лучах солнечного света, попадавших в комнату через большие окна.

– Мне очень жаль, – сказал он.

– Что такое?

– Думаю, я принес сюда с собой частицу тьмы и печаль, отряхнуть которую могу не всегда. Мне казалось, что, попав сюда, я испытаю разве что страх, но теперь невольно спрашиваю себя: зачем? Для чего? Наверно, мы получили какой-то опыт. В этом был смысл. В этом была цель. Знаешь, я намерен жить долго. Я уже долго живу. Много людей пришли и ушли у меня на глазах.

Много? Интересно сколько? Сколько женщин? Русалок? Я хотела сказать, что буду с ним всегда, но сомневалась, что именно это он хочет услышать. Я не могла дать такое обещание. И причиной моей сдержанности вовсе не был предстоящий отъезд в Феникс или страх близости. Меня останавливала боязнь быть отверженной.

– Но ты выглядишь таким молодым, – возразила я.

– Я немолод и живу очень долго. Я не вечен и могу умереть. Но мы обычно не болеем, по крайней мере физически. Наверно, это как-то связано с жизнью в соленой воде. Она оберегает нас, сохраняет молодыми и защищает от недугов.

– Так сколько же тебе на самом деле лет?

– По правде говоря, я даже не знаю. Там, внизу, это неважно. Может быть, сорок?

– Сорок мне. Почти. Получается, я младше тебя.

– Я же говорил, что ты молодая. А мне, может быть, даже больше.

– Кто твои родители?

– Они такие же, как я, и вместе с тем совсем не такие. Выглядят как я – по крайней мере, мать, – но больше меня довольны своим существованием. Они никогда не выходят из воды. Не потому, что чего-то боятся, но им просто неинтересно. Кстати, такое вот ползанье по песку очень утомляет. Иногда я чувствую усталость даже в воде. Такое впечатление, что физические нагрузки утомляют меня не физически, а психологически.

– Так бывает всегда.

– А еще я боялся, что не смогу… ну, ты понимаешь. – Он неловко рассмеялся.

– Боялся, что не встанет?

– Да. Не потому, что не захочу тебя или не смогу физически, а из-за психологического истощения. Я сомневаюсь в себе и становлюсь все более мнительным.

– Тео…