Рыбы

– Нет. – Куриная Лошадь покачала головой. – Дело в том… Знаю, вы хотите, чтобы я снова начала с кем-нибудь встречаться. Вы думаете, что я готова. Но сама я думаю, что еще не готова. И не знаю, буду ли готова вообще когда-нибудь.

Не это ли и есть выздоровление, подумала я. Единственный вариант для таких женщин, как мы. Что лучше: быть в здравом рассудке без мужчины или сумасшедшей с ним? Доктор Джуд, похоже, считала, что те, кто в состоянии встречаться сознательно, смогут со временем наладить нормальные, здоровые отношения. Она верила в нас, в нашу способность стать лучше. Но я в нас не верила. И Куриная Лошадь тоже не верила.

Брианна влезла со своим решением не давать денег фальшивому бизнесмену. Теперь он перестал с ней разговаривать. Последний е-мейл пришел несколько дней назад, и в нем Брианна обвинялась в том, что это из-за нее они не могут быть вместе, потому что она не прислала ему денег на дорогу домой. Еще он называл ее эгоисткой, сообщал, что вернется, когда вернется, и добавлял, что не хочет быть с женщиной, обделенной доверием и щедростью.

– Я живу полнокровной жизнью. – Ее нижняя губа, недавно накачанная коллагеном, едва заметно задрожала. – И благодарна за все, что имею. Но я так надеялась на него. Думала, что после всей работы над собой, после всех стараний я заслужила награду. Я ждала, волновалась. Может быть, это и была моя ошибка.

Все зашумели, заговорили, что так оно лучше, что теперь она знает, какой он паршивец. Вот только слово «паршивец» никто не произнес, его называли «неспособным выполнять обязательства», «избегающей личностью» и «интимофобом». Все хотели успокоить ее, и это выглядело так мило, так трогательно. Странно, но они казались мне детьми. Я видела, какой каждая из них могла быть в детстве. Не физически, нет – я видела их детскую невинность. У каждой из них была мать, у каждой была ее любовь. Матери желали своим девочкам счастья. Как странно, что у каждого есть мать. И как печально, что матери так долго остаются с детьми, каждый день играют с их волосами, расчесывают пряди, щекочут шеи, поглаживают макушки.

После смерти матери, когда Анника вернулась в школу, отец предложил свою помощь, сказал, что будет расчесывать мне волосы. Жест диктовался добротой, но мы оба знали, что это было бы слишком странно. Поглаживать у него получалось плохо, хуже, чем трепать.

– Поиграй с моими волосами, – предлагала я подругам, но даже когда они соглашались, мне этого не хватало, а больше они дать не могли. Я завидовала тем, кого это не заботило, кто мог в любой момент остановить эти игры с волосами, зная, что дома есть мать, что она доведет до конца любую работу и ее даже просить не придется. В общем, подруги относились к этому легко и беззаботно. Потом то же самое они делали со своими любовниками.

Глядя на щеки Брианны, изо всех сил старающиеся выглядеть молодыми, я попыталась представить ее лицо в детстве. Течение времени воспринималось ею как процесс несправедливый и пугающий. Времени не полагалось идти. Или же оно могло идти для других, но не для самой Брианны. Я понимала это и тоже боялась. Мне хотелось погладить Брианну по щеке и сказать, что ей не надо ничего больше закачивать. Что в самом главном она все еще молода. Во мне поднялась волна почти осязаемой боли. Я подумала, что она убьет меня, и попыталась ее подавить, отогнать. Дело оказалось непростое, и я стала задыхаться. Что убивало вернее: сама боль или сопротивление боли? Я не знала, но чувствовала, что если сейчас же не выйду, то задохнусь и умру – от избытка чувств и борьбы с ними.

Сжав пальцами горло, я выбежала из комнаты, а потом на тротуар, опустилась на корточки и уткнулась лицом в колени. Одна, в стороне от людей, я почувствовала себя лучше. Печаль и тошнота понемногу оседали. Хлопнула дверь, за спиной раздались шаги. Куриная Лошадь вышла посмотреть, как и что. Интересно, почему послали именно ее.

– Я только проверить, как ты. В порядке?

– Нет.

– Вернешься?

– Нет, мне надо подышать.

– Хочешь, посижу с тобой?

– Я бы предпочла побыть одна.

– Мы не обидим тебя, Люси.

Я посмотрела на нее, и в какой-то момент в ней не оказалось ничего куриного или лошадиного. Большие карие глаза, красивые полные губы. Неужели она и в самом деле симпатичная?

– Послушай, я не знаю, что с тобой происходит. Что именно ты делаешь. Я имею в виду, кроме истории с Джейми. Но что бы это ни было – ты никому ничем не обязана.

Я рассмеялась – получилось пугающе громко, если учесть, что я сидела среди бела дня на тротуаре.

– Ты же совсем меня не знаешь.

– Может, и не знаю, но мы же в одинаковом положении.

Я не хотела быть с ней в одинаковом положении. Не хотела быть такой, как она. Но я видела, что она не пытается играть, не притворяется.

– Так какое решение? Никогда больше не встречаться?

Она посмотрела на меня.

– Если честно, не знаю. В последний раз все было так плохо – хоть помирай. А если такое снова случится? Думаю, в каком-то смысле умереть было бы даже легче. Легче, чем до конца дней скитаться по миру с истерзанной душой.