Рынок удобных животных

Сходства между цифровыми монстрами и животными-компаньонами можно перечислять и дальше, порой они проявляются в малозаметных деталях. Например, как и мой новый знакомый померанский шпиц Волк, фантастические твари получают ироничные клички. Так, «ночную фурию» из фильма «Как приручить дракона» зовут Беззубик, трехголового пса из первой книги о Гарри Поттере – Пушок. Многих монстров называют человеческими именами, поддерживая тенденцию антропоморфизации животных-компаньонов, отношения к питомцам как к детям, братьям и сестрам. Саламандер зовет птицу-грома Фрэнком, лютоволчица Арьи Старк из «Игры престолов» носит имя Нимерия. Миджа из фильма «Окча» дает своей компаньонке устаревшее женское имя. «Это как Маргарет», – объясняет режиссер фильма Пон Чжун Хо в интервью представителям англоязычных СМИ343.

Несомненно, между Сырком и Дрогоном есть внешние различия, тем не менее при внимательном рассмотрении эти особенности оказываются второстепенными, так как связаны прежде всего со спецификой среды обитания микропуделя и дракона. Что касается важных (субстанциальных) качеств, как это ни парадоксально, цифровые монстры больше похожи на кошек и собак, чем на лютого Тифона из «Теогонии» Гесиода. И хотя, в отличие от микропитомцев, волшебные животные могут проявлять признаки агрессии в отношении врагов протагониста, как правило, они не причиняют людям вреда по собственной инициативе344. Как и их предки из мифов и легенд, а также мутанты из комиксов (Годзилла, Гамера, Кинг-Конг), современные монстры-компаньоны обладают сверхъестественными способностями, но почти никогда не используют их против людей, не получив соответствующей команды от своего человека. Степень «дикости» таких персонажей строго регулируется сценарием и используется преимущественно как средство производства позитивного аффекта. С одной стороны, в отличие от промоутеров миниатюрных животных-компаньонов, дизайнеры фантастических тварей подчеркивают их внешние и поведенческие сходства с дикими животными – монстры способны вести автономную жизнь и чрезвычайно избирательны в формировании близких связей с людьми. С другой стороны, они с готовностью жертвуют своей независимостью, чтобы защитить и развлечь протагониста, транспортировать ее или его к месту назначения, легко уходя от преследователей и минуя закрытые границы.

Имитируя элементы внешности и движения разных представителей харизматичной мегафауны, цифровые монстры становятся субститутами диких зверей. Их присутствие отвлекает нас от реальности «шестого вымирания» и сокращает пространство для скорби. «Нечеловеческие формы жизни заметны в своем отсутствии»345 – эта фраза Тимоти Мортона заставляет задуматься о том, как часто мы вспоминаем о положении дикой фауны сегодня, когда очаровательные питомцы, живые и виртуальные, в равной степени преданные людям и зависимые от нашей к ним привязанности, заполняют собой пустоту, оставленную исчезающими видами. И те и другие функционируют как защитный экран, фильтрующий интенсивные негативные эмоции и чувства, такие как вина, страх и скорбь. Несмотря на то что подобные переживания обладают трансформирующим потенциалом, в неолиберальной культуре они воспринимаются как табу. По мере того как миниатюрные собаки постепенно заменяют бойцовые породы, фантастические твари вытесняют из поля нашего внимания диких животных, среди которых около полумиллиона видов находятся на грани вымирания. Если в начале XX века «призраки» лошадей, исчезнувших из повседневной жизни людей с развитием городов, постоянно появлялись на экране, отражая коллективную скорбь и стимулируя переживание утраты346, сегодня вымирающие животные появляются в основном в документальном и авторском кино, а мейнстрим предлагает нам радоваться и грустить с нарисованными персонажами, которых, как правило, ждет счастливый финал. С развитием технологий motion capture цифровые монстры и их виртуальные миры успешно конкурируют с живой природой экзотических стран. Как отмечает Берланд, кошки, превратившиеся в эмблему домашнего уюта, не дают своим владельцам ощущения связи с дикой природой347. Чтобы восстановить иллюзию этой утраченной связи, современная культура мобилизует и модифицирует монстров из древних легенд. Во многих нарративах они занимают место краснокнижных хищников – вспомним последнюю пару графорнов из чемодана Саламандера, а также драконов Дейенерис, чей вид считался вымершим. Появляясь в кино на правах редких животных, вынужденных защищаться от невежества людей, перламутровые гиппокампусы в определенной степени отражают реальность экологической катастрофы, но делают ее менее травматичной, помогая людям примириться с происходящим.

Избирательная дикость