Рысюхин, надо выпить!

Покачала пальчиком медаль, бросив при этом: «Ух, ты!» — тем и ограничилась. Букет для мамы одобрила. Даже похвалила — и идею, и исполнение. Живые цветы в конце декабря, да ещё и не совсем обычные — это и красиво, и стильно, да. Спасибо деду за совет. Начала было инструктировать насчёт того, о чём с мамой говорить можно, о чём нужно, а о чём — вообще нельзя, потом то же самое — про папу. Там, если верить её словам, лучше всего было вообще молчать, но так, чтобы молчание не было «вызывающим» или «игнорирующим». То есть, лучший вариант — превратиться в бронзовый памятник какому-нибудь древнему герою. Причём в такой позе, которая позволила бы использовать меня в качестве вешалки.

Когда Маша пошла на третий круг инструкций — явно тоже нервничает — прервал её взаимоприятным способом. Она в начале пыталась возмутиться, но потом расслабилась и обмякла. Тут и официантка с заказом подоспела. Она, похоже, слышала Муркины инструкции и поняла, что у нас сегодня намечается, поэтому на некоторое нарушение приличий с нашей стороны не обратила внимания, только подмигнула моей подруге. Она думала, что незаметно — но отражение в поверхности подноса её выдало.

Затем пошли к Машиному дому. Пролётку брать не хотели — похоже, оба оттягивали неизбежное, но побоялись, что букет замёрзнет, я в ним и так сегодня мотаюсь уже который час. Хорошо, что изнаночные цветы более живучие, да и упаковка пусть и очень слабо, но зачарована на сохранность содержимого, руны заклинания и слабенького накопителя вписаны в узор на бумаге. В общем, букету ближайшие часа два ничего не грозило, а вот мне мёрзнуть уже немного надоело, и забота о цветах стала хорошим поводом для того, чтобы этого не делать.

Во дворе Маша, которая опять стала переживать и дёргаться, внезапно остановила меня.

— Так, постой здесь, я сейчас гляну, всё ли дома в порядке и в каком настроении пришёл папа со службы, потом тебя позову!

Странная логика, конечно — но что взять с нервничающей девушки? Не успел я озябнуть, как услышал за спиной шаги, а обернувшись — увидел знакомого мне человека.

— Василий Васильевич⁈ Добрый день!

— Юра⁈ Добрый, конечно, но что вы тут, извините, делаете?

— К подружке, точнее — к будущей, надеюсь, невесте в гости пришёл. Вот, стою пока…

— С духом собираетесь? Что ж, дело понятное. Интересно, к кому же именно? Я тут всех знаю…

— А вы?

— А я живу здесь. Жена вчера сказала, что у нас сегодня какие-то гости будут важные, кто именно — не призналась. Вот, я и отпросился пораньше — благо, и переработок, и заслуг в последнее время хватает — в том числе и благодаря вам.

— Мне⁈

— Ну, а кто мне про Нутричиевского рассказал и расписал?

Не успел я ответить, как хлопнула дверь подъезда. Мы синхронно повернулись на звук и увидели Машу. Она прикрыла рукой глаза от солнца, которое заставляло блестеть снежные сугробы, и ещё не видя меня, начала говорить:

— Юра, там пока… Ой. Папа? Вы что, уже знакомы?

Так. Я медленно повернул голову к Мурлыкину, тот отзеркалил моё действие и слегка хрипловатым, при этом подчёркнуто спокойным голосом сказал:

— Так. Мне надо выпить.

— У меня с собой есть. — Не нашёл ничего лучшего для ответа я. Таким же деревянным голосом.

[1] Исторический факт. Кто не верит — смотрите серию фотографий, сделанных в 1870-х годах фотографом Севрюгиным в гареме Ад-Дин Шаха Каджара.

Глава 2

Под растерянным взглядом Маши, которая переводила глаза — как никогда большие и выразительные — в Мурлыкина на меня и обратно мы поднялись на бельэтаж. Дед ляпнул было мысленно, что это «второй, а никакой не бель», но мне лень было объяснять. Однако, расположение квартирки — вполне себе «статусное», как тот же дед выражается.

Машина мама встречала нас в коридоре, но увидев меня, идущего бок о бок со своим мужем, тогда как дочка болталась где-то сзади со странным выражением лица — растерялась. Войдя домой, Василий Васильевич бросил мне:

— Бери, что у тебя там с собой — и пошли за мной в кабинет.

Растерянность дам возросла ещё больше.

— Сейчас, минутку.

Я протянул букет будущей тёще:

— Это вам. Они, конечно, далеко не столь прекрасны, как вы, но вполне способны оттенить вашу красоту.

Потом достал из-под полы пальто пластинку — ну, не лезла она в саквояж, не лезла!

— Это — тоже вам.

После чего сбросил пальто на руки столь же растерянной, как и хозяйка дома, горничной и, подхватив саквояж, вздохнул, поворачиваясь к Мурлыкину.

— Обувь куда?

Тот махнул рукой:

— Пойдём.

Оставив за спиной трёх растерянных женщин, мы вошли в кабинет хозяина дома. Мурлыкин прямым курсом двинулся к шкафу и не оборачиваясь спросил:

— Что там у тебя?

— «Ржаная», «Клюква» и «Брусника».

— Давай «беленькую». — Он поставил на затянутый тёмно-синим сукном стол две серебряные рюмки. — Наливай.