Рыцарь

Я понимала, что продолжительный разговор о том, стоит ли убивать Мэйгара, повлиял на Ревика сильнее, чем он показывал, даже передо мной. Он едва уложил в голове тот факт, что он — отец. Мысль о том, чтобы убить собственного сына, даже по благим причинам, тогда как он не имел возможности попытаться узнать его, приводила Ревика в совершенный ужас.

Обязательства отцовства много значили для видящих. Мысль о том, что Ревик мог потерять сына, даже не примирившись с самим Мэйгаром, сильно беспокоила его — подозреваю, что намного сильнее, чем он показывал.

В любом случае, по истечению этих тридцати шести часов все мы пребывали в весьма дурном настроении. Мы также не приблизились к принятию решения, кем можно пожертвовать, а кем нет, а кого можно убить, если до того дойдёт. Мнения разнились по многим причинам — некоторые из этих причин были острыми, но далеко не все носили личный характер.

Мы даже не могли до конца решить, как распределить наших людей.

Как и я, Врег хотел полностью убрать Джона из зоны военных действий, но Ревик сумел убедить его ещё проще, чем меня. Он приставил Джона к Врегу и дал ему экстра-защиту под Балидором и первичной командой разведки. Тем самым он обошёл нас обоих, но в то же время умаслил нас по-разному, что одновременно бесило и ободряло меня.

Это также показало мне, что Ревик умел добиться от людей подчинения, даже когда те не хотели ему подчиняться. Это также убедило меня (как будто я ещё нуждалась в убеждении), что именно он должен заправлять всем в бою.

Забавно, но вопреки всему фурору из-за того, стоит ли ему ехать с нами, я понимала, что Джон чувствовал себя отодвинутым в сторону.

Я также понимала, что он беспокоился о Касс, хотя и не признавался мне в этом. Я улавливала достаточно проблесков из его света, чтобы понимать, что это как-то связано со временем в плену у Териана, но не могла уловить непосредственную связь.

Он мог беспокоиться, что её опять насилуют и избивают — я даже не могла заставить себя подумать об этом, если честно — но подозреваю, что в первую очередь его заботило не это. Какой-то другой страх жил в свете Джона. Там жила тьма, запустение и безумие, от которого мой свет шарахался ещё сильнее, чем от мысли, что Касс пытают.

Чем бы ни было это чувство, я понимала, что Ревик тоже его осознает.

Всё больше и больше я задавалась вопросом, а не из-за Касс ли Ревик хотел присутствия Джона.

Я всегда знала, что у Териана с ними случилось больше, чем они рассказывали мне. Я не настаивала, решив, что чёрт подери, тут они все заслуживали права на тайну… но ситуация с Касс начинала грызть меня изнутри.

По правде говоря, это беспокоило меня ещё в Сиртауне.

Я вновь увидела это, когда вернулась из Вашингтона. К тому времени Касс сделала на руке татуировку меча и солнца и проводила большую часть времени с Багуэном и другими мятежно настроенными видящими. Многие из этих видящих, по моим опасениям, вскоре могли уйти работать на Салинса и Ревика. Я беспокоилась, что Касс может уйти с ними — а также волновалась о том, что могло случиться с ней в оплоте Повстанцев, где людей считали врагами.

Она и в Сан-Франциско была аутсайдером, а с несколькими своими бойфрендами откровенно ходила по грани допустимого законом.

Однако тогда это казалось забавой, способом взбунтоваться против родителей, против усиливавшихся ограничений Акта о Защите Людей, временами даже против меня и Джона. В отличие от Джона, решения Касс опирались больше на эмоции, чем на взвешенные доводы.

Ей всегда нравилась хорошая ссора. Она также ненавидела, когда кто-то указывал ей, что делать.

После Териана эта воинственность Касс сменила тон.

Она каким-то образом углубилась, и впервые её позиция по некоторым вопросам показалась мне откровенно пугающей. Я волновалась, что у неё разовьётся один из тех комплексов «отождествления себя с агрессором». В связи с этим я беспокоилась, что плен у Териана убедил её в том, что она никогда не выживет как чистокровный человек, так что она приняла на себя личность видящей.

Я никогда не говорила об этом с Джоном, но кое-какие его слова наводили меня на мысль, что он думает о том же самом.

Одна лишь татуировка меча и солнца была довольно странной.

Чандрэ говорила мне, что пыталась отговорить Касс, но Касс была непреклонна. Она хотела сделать татуировку чернилами видящих, с использованием традиционных цветов, а это означало, что будет жжение, и очень сильное. После получения своих церемониальных тату в Пекине, я знала, какую боль причиняли чернила видящих.

Я понимала, что Ревик и Джон не считают Касс стабильной.

На самом деле, одно время я ревновала Ревика к Касс. Отчасти потому что я чувствовала, как он её защищает, как наблюдает за ней. У Джона это тоже встречалось. Они оба временами наблюдали за ней, и я даже видела, как они переглядывались, словно задавались одними и теми же вопросами о ментальном здоровье Касс.

Я не утверждала, будто понимала это, но в то же время я не была слепой.