Рыцарь астрального образа

— Не полезу я туда, — заартачился Вован. — Что, если он там сидит и ждет? Он же куда-то делся, а мог только вверх, здесь его не было!

— Ну и оставайся, а мы с Ксенией отправляемся обратно. У меня есть дела поважнее, чем твои бредни выслушивать.

Перспектива остаться одному вдохновляла Веселовского еще меньше, поэтому он тяжело вздохнул и стал готовиться к подъему.

Кудесников выждал, пока они поднимутся сами и достанут веши — обратной дороги он не знал, хотя оказаться на свежем воздухе ему сейчас хотелось больше всего на свете. Но прежде, чем это случилось, прошло еще много долгих, томительных минут.

На свет божий Николай Никифорович, Ксения Лужина и Вова Веселовский вылезли около восьми вечера.

— Прекрасная погода, — заметил их предводитель. — Прогуляться бы!

— Сейчас прогуляемся, — мрачно отреагировал Вован. — До автобусной станции. А где, кстати, наш Григорий?

Пошли искать Синькова, но его нигде не было видно. Нашелся он лишь после тщательного осмотра ближайшего леса — сидел, прислонившись спиной к дереву, и тихо бормотал:

— Чур меня, чур меня!

Щека у него оказалась оцарапана и кровоточила, рука тоже. Что с ним произошло, добиться от Гриши было невозможно. Расцарапался он скорее всего в каких-нибудь кустах, куда нечаянно забрел. Забрав Синькова, который то ли тронулся окончательно, то ли временно был не в своем уме, искатели приключений направились в сторону города.

Где-то на полпути Николай Никифорович ударил себя по лбу:

— Сумку из дупла забыл взять! Ладно, пусть там остается, может, на днях заберу. Наверное, на Григория водка так подействовала. Хотя не похоже, чтобы он был пьян.

Синьков не был пьян — просто потусторонние силы не хотели в этот день оставлять его в покое. Обрадовавшись, что оказался на воле и что страшные подземелья, населенные неизвестно кем, остались далеко внизу, страдалец решил по совету Николая Никифоровича выпить водки. Указанное дупло находилось высоковато, но, встав на цыпочки, он все же дотянулся до сумки. «Чего я буду корячиться и доставать ее — вытащу один пузырь, и достаточно». На ощупь открыв «молнию», он сунул в сумку руку — и выдернул обратно с криком. Его укусили, причем больно — палец был в крови. Не успел он сообразить, в чем дело, как из дупла появились два глаза, похожих на раскаленные угли, и кто-то прыгнул на него, раздирая щеку. Вопя и приседая от страха, Григорий бросился подальше от проклятого места. Он бегал между деревьев, завывая и размахивая руками, но потом угомонился, сел под дерево и перестал воспринимать окружающее.

Кудесников нашел Мерседеса мирно спящим под деревом, в дупле которого он его оставил. Рядом валялись колбасные шкурки и разодранная пачка плавленого сыра. Судя по следам на морде, Мерс провел дегустацию этого продукта. Где он все это раздобыл и как сумел расстегнуть «молнию», оставалось загадкой. Арсений сунул руку в дупло, вытащил сумку и стал наводить порядок. Приходилось спешить, так как четверка, которую он не хотел упускать из виду, углубилась в лес уже довольно далеко.

Убедившись, что молчаливая, как сфинкс, Ксения, пришибленный Веселовский и находящийся в прострации Синьков сели в автобус, который повез их обратно в Аркадьев, Кудесников с чистой совестью переключил свое внимание на Николая Никифоровича, о котором он до сегодняшнего дня вообще не слышал. Проводив подельников, тот остался на автовокзале, дождался ближайшего автобуса до Москвы и отбыл. Вместе с ним отчалили и Кудесников с Мерседесом.

Когда прибыли в столицу, Николай Никифорович прямиком направился в метро, доехал до Таганки, где, как оказалось, и проживал — в одном из старых домов недалеко от известного театра. Ни на какую встречу, вопреки собственным обещаниям, он с докладом не отправился.

Кудесникову пришлось озаботиться транспортным средством и взять ту развалюху, которую он оставлял в распоряжении Лизы. Слежка без колес слишком сложна.

Следующий день Арсений посвятил тому, чтобы выяснить род занятий любителя подземных приключений. И с удивлением узнал, что Николай Никифорович Мешков (именно так!) был профессором и преподавал историю будущим педагогам. Слежка ничего не добавила в унылую картину жизни преподавателя истории: дом — институт — дом. Пробежка по книжным магазинам. Поздний обед с женщиной, преподавателем того же вуза (роман, который, похоже, бурным не назовешь).

И лишь вечером произошло нечто, заслуживающее, на взгляд Кудесникова, самого пристального внимания. А именно — встреча Мешкова с весьма примечательным человеком. Встреча состоялась в заурядном кафе на Цветном бульваре, но зато собеседника Николая Никифоровича заурядным назвать было никак нельзя. Присевший за соседний столик тщательно загримированный Кудесников долго напрягал память: где же он видел это лицо? А он определенно его видел, и не раз. Но пока Мешков не назвал его имени-отчества, так и не вспомнил. Зато, услышав подобострастное «Добрый день, Дмитрий Вениаминович», понял, что рандеву у Николая Никифоровича не с кем-нибудь, а с самим господином Хлопушиным, известным бизнесменом и меценатом.