Рыцарь бедный

А иногда надо играть с сильным партнером да еще на фору и на ставку, а денег в обрез и настроение ужасное. Устанешь за журнальной работой, за хлопотами всякими, ну, просто не лежит душа к игре, хоть ты лопни! А выпьешь рюмочку или две коньяку и оживешь сразу. Взыграет дух, вернутся силы, и играешь с удовольствием.

А порою пристанет какой-нибудь тип, как с ножом к горлу, скажем, барон Нольде или граф Доррер. «Михаил Иванович, окажите мне честь – поужинайте со мною!»

Ну, соглашаешься, чтобы не оттолкнуть полезного – не мне, а делу! – человечка. За ужином следуют одни бокал, второй, третий и потом неизбежная просьба: «Михаил Иванович, уважаемый, дорогой, посмотрите, какой я, дескать, вариант придумал, или как, мол, в этой позиции играть?» И пьешь, и играешь, и думаешь: «Черти бы тебя взяли за такое гостеприимство!»

– Откажись! Скажи, что тебе вредно, что доктора не велят.

– Эх, Настя, Настя! С волками жить – по волчьи выть! На меня и так многие косятся, что характер, мол, крутой, неуживчивый. Не могу же я людей отталкивать! А иногда встретишься с настоящим приятелем, шахматистом из провинции – вроде Савенкова, или Шабельского, или Хардина – и самому хочется его угостить!

– Вот только приятелей-то у тебя меньше, чем врагов!

– Пожалуй. Шахматы, знаешь, соперничество. Проиграет мне сильный шахматист партию, вторую, третью, и у него на душе этакий неприятный осадок: проиграл, дескать, напрасно, он меня перехитрил, он мой недруг, он мне враг. Умный человек, конечно, так не думает, а когда большое самомнение и нет честности в оценке самого себя, такая злоба растет и растет. Вот Алапин: я его и в отдельных партиях бью, и в матче разнес вдребезги, и анализы его опровергаю вариантами, не наобум, так он и кипит! Кажется, просто: считаешь, что сильнее меня, вызывай на матч и докажи за доской, тем более что богат, на ставку средства найдутся. Я никогда от честного боя не отказываюсь. Так нет! Подбирает против меня шайку недругов в клубе, таких же завистников, как сам, распускает сплетни, интригует… Возьми другой пример: Шифферс. Давал мне когда-то ладью вперед, а теперь мне проигрывает на равных. Недоволен был. Понятно! Сыграли матчи: один, другой, третий. Понял, что я сильнее. И не злобствует! Как были друзьями, так и остались! А почему? Потому, что он сам – крупный маэстро. Понимает и любит игру! Большие люди всегда таковы. Вот я Стейница раскритиковал в пух и прах, опроверг все его анализы. Думаешь, он будет мне мстить! Никогда! Потому что знает: я не со зла, а оба мы отстаиваем свои взгляды. Он в одном прав, я – в другом. Кто сильнее – покажет будущее…

– Пусть так, но мне-то от этого не легче! Я не за будущего Чигорина выходила, а за сегодняшнего. И ты должен повернуть на правильный путь. Ты должен думать о себе, обо мне, а не неизвестно о ком.

– Эти «неизвестно кто» – русский народ, Настя. Пусть пока шахматистов немного, и не такие они все симпатичные, но, кроме них, повсюду благодаря моему журналу привлекается к шахматам трудовая интеллигентная молодежь, организуются там и сям, даже в университетах, шахматные кружки. Создал клуб, создам и Всероссийский союз, сделаю журнал доходным – тогда нам с тобой будет хорошо. Буду и по России ездить с тобой и за границу…

– Когда? Когда???

Чигорин пожал плечами:

– Скоро, Настя. Еще года два–три…

Подобные разговоры происходили все чаще и чаще.

Михаил Иванович тяжело переживал назревавший разрыв, снова и снова убеждал жену потерпеть, подумать, повременить. Но она решилась:

– Знаешь, Миша, я долго думала. И люблю я тебя, как большого ребенка, но и жить так не могу: в вечной тревоге за завтрашний день. Пойду работать. Вот предлагают место учительницы в отъезд… Буду жить в провинции и ждать, когда ты образумишься. Разводиться не будем, а только разъедемся… временно или навсегда, будущее покажет… А может, сразу, теперь бросишь валять дурака?

Чигорин покачал головой.

– Я люблю тебя, Настя, мне больно будет, если бросишь меня, но… не могу оставить начатое дело! Может, еще все образуется. Если работа клуба оживится, прибавится членов, заведу помощников… авось и подписчиков больше станет… Потерпи хоть годик! Я же стараюсь, как могу…

– Я знаю, – возразила Анастасия Дмитриевна, – да старания-то твои тебе же во вред… Нет, я поеду! Редкий случай устроиться по-человечески. А ты… что ж, я и в Петербурге тебя почти что не вижу. Захочешь устроиться по-людски, приезжай ко мне, желанным гостем будешь! Впрочем, и это только мечты, в которые сама не верю. Да и ты не веришь! Не отрекайся! Я тебя насквозь вижу. Изучила! Ты меня любишь, и первую жену, может, любил, но не так, как простые, обыкновенные люди. И она, и я у тебя на втором плане всегда. А на первом плане – шахматы! Во что бы то ни стало! Любою ценою! Только они!