Рыцарь и его принцесса

А нынче, когда риаг Мередид назвал бардам «Сватовство к Этайн», не ведая, чт`о значит для знатного родича история преступной связи?.. И воплощённое на глазах тёмное желание потрясло рассудок и придало сил в последней попытке избегнуть преступления. С какою ненавистью (а на деле — страхом!) ард-риаг гнал меня от себя. Скорее выдать дочь, скорее обезопасить её и себя от злодеяния.

Но благой порыв пропал втуне. Что причиной тому? Не я ль сама подтолкнула ард-риага на погибельный для нас обоих путь? Не его ли видел Джерард наблюдающим за нашим расставаньем? Если так, я и впрямь проклята.

— Остановись, отец… не делай этого.

Ответом на мольбы он шагнул ко мне.

2

Прежде не видимая Нимуэ возникла откуда-то и кошкой бросилась на обезумевшего господина.

— Не отдам, проклятый!

В оцепенении я видела, как ард-риаг, не глядя, одной рукой отшвырнул старушку.

— Прочь, ведьма!

Нянюшка упала, как мне показалось, беззвучно, будто мягкий тюк. Упала без возгласа и лежала так же не шевелясь и немо.

Словно сжалась на горле чья-то рука, выдавливая жалкий всхлип.

— Няня, миленькая, только не умирай! Зачем же ты… что же это?..

Забыв подняться или вовсе разучившись стоять, я ползла к темнеющему вороху ткани — юбок, шалей, платков, в которые без меры куталась Нимуэ. Родная моя, хорошая, только не ты, только не так…

Мысли, отрывистые, недодуманные, толклись в разуме, словно осаждённые, запертые в убежище, бывшем спасением, а теперь забросанном факелами и превращённом в один погребальный костёр. Из глубин сознания поднимался, множился вой.

Нянюшка, куда тебе было против… зачем вмешалась… зачем…

А разве она могла иначе? Она клялась моей матери, лежащей на смертном одре… готовой взойти на хрустальную ладью, плывущую в Блаженную Страну. Клялась и не могла не сдержать клятвы. Да и без неё…

Не могла иначе, но чего сумела достичь?

Не защитить, лишь оделить болью и виной, от которой не избавлюсь до смерти. Не смогу.

Нянюшка…

Слепо шарящие по полу пальцы осязали что-то тёплое и немного вязкое. Точно во сне я поднесла к лицу ладонь. На почти белой коже отчётливо темнели медленные тяжёлые капли.

Но худший кошмар — не сон. Второй раз в жизни я несу на своих ладонях кровь любимого человека. И от этой мне уже не отмыться.

Я не успела дотронуться до Нимуэ. На нас обеих упала чёрная тень, враждебное, давящее присутствие за спиной пригнуло долу. А после оторвало от земли, только мои руки ещё продолжали бессознательно тянуться к няне, но злая сила влекла меня всё дальше от неё.

Вот и дождалась исполнения непрозвучавших детских просьб. Хотела отцовских объятий — ну так получай, отмерено сполна! Чего ж не радуешься, зачем рвёшься прочь, кричишь и плачешь? Мечтала ведь о ласке? Недолго осталось потерпеть, получишь, чего и не чаяла!

Как чудовищно-невыносимо! С ужасом, с дрожью отвращения ждала я супружества, еженощной близости обрюзгшей стариковской плоти, закрывала перед сном глаза и видела маслянисто блестящие взгляды риага Стэффена, вспоминала липкие касания трясущихся от вожделения рук. Запрещала себе думать о совете отчаянного бастарда. Полагала — худшему не быть.

И заблуждалась, заблуждалась, как всегда, думая, что постигла предельную истину.

Связь с родной своей кровью… Разум мутится, ввергая себя во тьму: только б не осознавать мерзость происходящего!.. Не хочу находить пути из этой тьмы, пусть она обоймёт меня навечно, пусть память сотрётся, пусть чувства истлеют во мне, пусть сгорят слова и образы, пусть не останется ничего, ни искры сознания… одного этого прошу!

Я запрещала себе чувствовать и сознавать. Запрещала, запрещала… этого было мало.

Я слышала бред безумца — в этом не было сомнений. Возможно ли внушить сумасшедшему, что он болен скорбным недугом? Но я пыталась.

В глазах своих, в том кривозеркальном мире, который он видел, хотел видеть, ард-риаг не совершал тягчайшего преступления. Счастливец, он мнил себя в своём праве, он не помнил, а, может, и не знал о дочери, он целовал лишь свою жену, живую и никогда не умиравшую. Строптивую жену, которая нынче была особенно дерзка и непокорна, осмелившись противиться законным желаниям мужа.

— Я столько лет ждал тебя, Гвинейра, а ты променяла своего мужа на безродного мальчишку. Мне следовало бы убить тебя… но это свыше сил, — хрипел он, проливая изобильные слёзы безумца.

— Опомнись! Я не Гвинейра! Я твоя дочь, Ангэрэт!

Он не слышал, не желал слышать того, что дерзко пререкалось со сладчайшей грёзой о возвратившейся жене. Годы пустоты одиночества — и вот она вновь во плоти, не растворяется воздухом в сжатых объятиях, из которых ей не вырваться, как из воинского захвата. Как упустить!.. Похоть, по силе сама подобная наваждению — как превозмочь?

Отчаявшись спастись, я звала на помощь, сознавая всю тщетность призывов. Грохот выбитой двери, мои крики перебудили, верно, ближнюю половину Тары, но никто не вступится, никто даже не придёт. Господин в своём праве, кто смеет противиться ему?