Рыцарь Империи

— Ладно, пойдем к Вильяму-горлохвату, — постояв и помолчав, разглядывая не расположенного к беседе меня, сказал один тюремщик другому. — А то этот скучный какой-то.

Задвижка на окошке защелкнулась, и надзиратели двинулись дальше по коридору. А я призадумался… Над тем, что же на меня собираются повесить. Что вообще задумала Кейтлин, затевая суд? Ей же много проще самой прибить обидчика, чем устраивать всякую муть… Или она решила, что смерть для меня — слишком легкий выход, и жаждет на каторге сгноить?..

Сон вообще не шел. Да и холодно слишком, для того чтобы спать. Так и сидел, поджав босые ноги, на охапке соломы до самого утра. Как ни странно, в моей темнице было крохотное окошечко на свободу, просто я его не заметил поначалу. Слишком оно мало. Да и является, по сути, лишь трубой, через которую в подземелье поступают воздух и немного дневного света.

* * *

Тюрьма с зачином дня прямо ожила. Наполнилась гулом, шумом. Очевидно, немало здесь люда сидит.

Кормежка началась. По коридору прокатили какую-то скрипящую тележку и начали стучаться в камеры — еду заключенным раздавать. А про меня словно забыли… Ну да не очень-то и хотелось, учитывая, как громко ругался на тюремщиков сидящий по соседству со мной злодей. Не понравилось ему, вишь, что уже в который раз плесневелый хлеб достается, а каша опять подгорела.

Время потекло… Заключенных еще трижды покормили. А за мной так никто и не пришел.

Я как бы уже беспокоиться начал. Нехорошие мысли стали в голову закрадываться — а не собрались ли меня здесь втихую уморить? Без всякого суда?..

Походив по камере, поразмявшись, я цепь свою подергал, покрутил. В принципе если поднапрячься, то штырь можно выдернуть из стены.

— Эй, ты что это там задумал? — отвлек меня от попыток крутануть цепью штырь знакомый голос.

Повернувшись, я обнаружил знакомую толстую рожу, заглядывающую в окошечко на двери.

— Да так, прикидываю, — неопределенно высказался я, выпуская цепь из рук.

— Ну-ну, — хмыкнул надзиратель и пригрозил: — А то смотри — будешь непотребства какие устраивать, мигом из арбалета в тебя стрельнем.

— Да какие непотребства? — с досадой высказался я. — Что меня на суд-то не ведут?

— Откуда ж я-то знаю? — откровенно удивился тюремщик. — Мне о том никто не докладывает… Может, завтра что решат, — предположил он.

— Да хоть бы поскорей уже, — вздохнул я, поняв, что ничего внятного мне от простого надзирателя не добиться. Потерев бурчащий живот, спросил о насущном: — А что тогда не кормят меня?

— Средствов в городской казне не хватает на то, чтобы вас всех прокормить. Вот, — важно выдал тюремщик.

Я только хмыкнул. Но кивать на чью-то толстую рожу, не иначе как разъеденную на скудных тюремных харчах, не стал.

А надзиратель меж тем продолжил, наморщив лоб:

— А тебя еще к тому же в особом порядке потчевать повелели… Вот и думаем, как угодить. — После чего пообещал, захлопывая оконце: — Завтра что-нибудь решим с твоей кормежкой.

Так я и остался голодным… Урчащее брюхо погладил, вздохнул да на охапку соломы вернулся. На ней хоть ноги не так мерзнут.

Минула еще одна бессонная ночь. Началась кормежка. Опять кашу давали… А про меня забыли вновь!

Когда развозящая пищу тележка прогремела мимо меня, возвращаясь, я не выдержал и, подойдя к двери, громко забарабанил.

— Ну что тебе? — заглянула в окошечко спустя какое-то время толстая харя надзирателя.

— Кормить меня кто обещал? — возмущенно обратился к нему я.

— Сейчас все будет, — заверил он. — С остальными только разберемся.

И правда, десятка минут не прошло, как заскрипел засов, забренчал замок и дверь в мою камеру отворилась.

— Э-э… — растерянно протянул я, глядя на двух толстобрюхих и толстомордых надзирателей, втаскивающих: один — медный таз с исходящей паром водой, а другой — табурет и белоснежное полотенце.

— Умыться вам, перед завтраком, — радушно улыбаясь, сообщил шагающий первым, ставя на пол табурет.

Захлопнув рот, я удивленно хмыкнул, дивясь эдакому тюремному обслуживанию. Но, разумеется, отказываться не стал. И умылся, и руки сполоснул. Чистым полотенцем вытерся.

Надзиратели тут же все уволокли и притащили небольшой лакированный столик. Поставили его у двери на пол. Бархатную подушечку рядом уложили да меня на нее усадили. На столик накрахмаленную скатерть постелили. А мне на шею льняную салфетку притулили. Рукава рубахи помогли закатать.

Я уже в полной прострации от всего этого пребывал. А уж когда один тюремщик притащил здоровенный поднос с фарфоровыми тарелками-тарелочками, разномастными мельхиоровыми ножами, вилками и ложками и начал стол сервировать, а второй подал мне на подносе серебряную чарочку со словами:

— Не изволите ли аперитивчику отведать для аппетиту? — просто в ступор впал.

Даже не задумываясь, чарочку взял и в себя опрокинул. Так хорошо пошло, что я совсем безропотно позволил сунуть себе в руки нож и вилку.

Помогавший мне тюремщик довольно кивнул и выскочил из камеры. Куда-то посеменил, переваливаясь. А второй остался со мной, стоя сбоку, сложив мясистые лапы на пузе и с отеческой улыбкой взирая на меня. Так прошло минуты две или три…