Читаем Рыцарь короля полностью

- Благородные господа! В хорошую погоду и в ненастье - я с герцогом.

Взметнулись другие руки:

- И я... И я...

Так сильно было общее настроение, что никто не осмелился отступить, хоть некоторые руки и тянулись вверх довольно медленно.

Дени де Сюрси откинулся на спинку кресла. Он сделал все, что мог. В эту минуту глаза его остановились на Блезе. Он мог догадаться, каким будет выбор молодого человека, и заранее простил его. В двадцать три года одобрение близких людей, слова "честь" и "благородство" перевешивают все остальное - именно так, наверное, и должно быть...

Все уставились на Блеза. Он сидел, сжав кулаки, понимая, что означают эти поднятые руки.

Антуан де Лальер старался говорить ровным голосом:

- А ты, сын мой?

У Блеза пересохло во рту. Ему было трудно даже просто говорить, не то что выбирать слова.

Но наконец он сказал:

- Нет. Я буду верен присяге, данной королю.

Он услышал презрительный ропот вокруг стола и не осмелился поднять взгляд на отца. И потому не увидел, как вдруг по-новому вспыхнули глаза Дени де Сюрси.

Глава 7

Обильная еда, обильная выпивка и бурные эмоции раскалили настроение до точки взрыва. Наглость некоторых гостей из молодых начала проявляться в беззастенчивых замечаниях и насмешках.

Чтобы не доводить дело до беды, маркиз обратился к Антуану де Лальеру, который после заявления Блеза не проронил ни слова.

- Ну что же, кум, после того, как мы возблагодарим Господа, прошу твоего разрешения откланяться. Тебе и твоим друзьям надо обсуждать ваши планы. А мне - выезжать завтра на рассвете... Если погода позволит, добавил он, потому что на дом налетел первый порыв бури и по залу пронеслась волна холодного воздуха.

Не отвечая, де Лальер встал, и по этому знаку поднялись все, обнажив и склонив головы. Привычка заставила их искренне отдаться краткой молитве. Однако, едва она окончилась, языки развязались снова.

Обогнув стол, Блез присоединился к де Сюрси. Отец и брат, казалось, не замечали его, и он избегал смотреть на них.

- Итак, доброй ночи всему обществу, - произнес маркиз.

Однако ему не удалось уйти без заключительной стычки. Рауль де Верней, здоровенный неповоротливый молодой помещик, загородил маркизу выход. В округе побаивались этого громилу и смутьяна, но его физическая сила и самоуверенная манера поведения привлекали молодых сельских дворян. Его тупое лицо после выпивки налилось кровью. Он явно собирался порисоваться перед друзьями. Возвышаясь над маркизом, который был ниже его на целую голову, де Верней злобно пялился на него, но де Сюрси держался так, что тот выглядел перед ним неотесанным мальчишкой.

- Одну минутку, господин мой, если вы не против!

- Ну?

- Мне бы хотелось задать ещё один вопрос...

- Ну?

Де Верней демонстративно подмигнул своим приспешникам, которые с готовностью придвинулись ближе.

- Вы были настолько любезны, отвечая тут на вопросы... Я не хотел бы навязываться вам...

- Ближе к делу, мсье.

Язык у де Вернея заплетался, но он кое-как сумел доковылять до следующей фразы:

- Вы уверены, что это вас не затруднит?

Со снисходительностью человека, которому приходится говорить с пьяным, маркиз сказал, что нет, не затруднит.

- Ну, тогда, монсеньор, - де Верней снова оглянулся на своих сторонников, - тогда нам хотелось бы узнать, когда вы в последний раз целовали королю задницу.

Его гогот слился со звуком пощечины, которую отвесил ему де Сюрси.

Де Верней отшатнулся, но тут же с ревом бросился в драку. Однако столкнулся он не с маркизом, а с Антуаном де Лальером, который встал между ними. Лицо старика было достаточно грозным, чтобы утихомирить буяна.

- Вот как! Ты оскорбляешь моего гостя в моем доме? И не хватайся за нож, а не то, клянусь Богом!.. Здесь я хозяин!

Но де Вернея не так просто было укротить.

- А что, не все гости одинаковы? Вы видели - он меня ударил. Я требую удовлетворения...

Чья-то рука схватила крикуна за плечо и резко повернула кругом.

- К вашим услугам, - сказал Блез.

Какое это было облегчение - после всей муки нынешнего вечера броситься в такое простое дело, как поединок!

- К вашим услугам, - повторил Блез, и шрам у него на носу заметно побелел. - Ты, конечно, не настолько самонадеян, чтобы добиваться чести получить трепку от самого господина маркиза. У него найдутся дела посерьезнее. Но он не лишит этого удовольствия меня. Я тебе дам удовлетворение - в конном или пешем поединке, любым оружием, которое ты выберешь. Или сейчас же...

- Хватит! - голос маркиза был подобен удару топора. - Ты что, собираешься драться с пьяным олухом? Я вообще жалею, что дал ему оплеуху. Удовлетворение, как же! С таким управляются лакеи...

Гроза, та самая, что застала Пьера и Рене в лесу, в какой-то мере помогла людям в зале - дала передышку в споре. Ее ярость - мощь ветра, непрерывная пляска молний и раскаты грома - как бы напомнила о мелочности человеческих страстей и на короткое время утихомирила их.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное