Читаем Рыцарь короля полностью

Де Норвиль, используя все влияние, которое давало его положение при герцоге, поспешил к де Вернею, и ему удалось отвести в сторону буяна и его сторонников. Почти сразу же они сбились в молчаливую группу, внимательно слушавшую то, что говорил де Норвиль. Другие, напуганные бурей, замерли неподвижно. На людей нахлынули суеверные страхи, принесенные на крыльях воющего ветра.

- Дикая Охота! - шептали они.

Их призрачные предки, бывшие властители этих мест, мчались по небу, взывая к ним.

- Это плохой знак, - мрачно произнес Антуан де Лальер. - Он предвещает войну и смерть...

- Неужели понадобилась гроза, чтобы тебе в голову пришла эта мысль? отозвался маркиз. - Я весь вечер только о том и толкую, но ты ничего не слышишь... Ну что ж, значит, поверь ветру, если не поверил мне. И подумай наконец своей головой...

Его взгляд скользнул по де Норвилю.

- Было бы меньше войн, если бы ловкие мошенники не рассчитывали извлечь из них выгоду.

Но де Лальер смотрел мимо него.

- Слуги с факелами ждут тебя, Дени.

Маркиз поклонился.

- Спасибо тебе. Да хранит Бог это общество.

И в сопровождении Блеза он вышел в прихожую, в кромешную тьму, которую освещали лишь неровный свет факелов в руках двух пажей и отдаленные вспышки молний.

* * *

Пройдя в отведенную де Норвилю спальню, Блез начал укладывать свои вещи обратно в седельные сумки. Дальнейшее сближение с агентом Бурбона стало невозможным. Кроме того, после ссоры с де Вернеем благоразумие подсказывало, что маркизу нужна усиленная охрана, которую не могли обеспечить его слуги, поэтому было решено, что Блез проведет эту ночь у него в комнате.

Он двигался механически. Его сердце переполняла боль. Вспоминая глаза отца и брата, Блез понимал, что эта ночь, вероятно, будет последней, которую он проведет в Лальере. Сегодняшний вечер отсечет все прошлое: отрубит корни и жилы, которые сязывали его с детством, отчим домом, семьей. Отныне и навеки он не принадлежит к своему роду, у него больше не осталось своего места на земле. Но в то же время он ощущал и торжество. Он знал, что сейчас сильнее, чем был прежде.

Закончив распихивать свои пожитки по сумкам, он постоял немного, уставясь на тонкую восковую свечу на ночном столике. Гроза уже пронеслась. В большом зале внизу ещё слышались голоса: заговорщики уточняли свои планы с учетом предостережений де Сюрси. Несомненно, на рассвете к Бурбону отправится гонец со срочным сообщением.

Внимание Блеза привлек свет в дверях, он оглянулся и увидел на пороге мать. Она вошла как всегда спокойно и поставила свою свечу рядом с той, которую принес Блез; потом постояла минуту, глядя ему в лицо.

- Печальное возвращение домой, сын мой.

- Ты знаешь, что произошло?

- Да, я слушала у боковой двери. Мне нужно было знать.

Он бепомощно развел руками, но не нашелся, что сказать.

- Ты вырос, сынок, - вдруг заметила она. - Я думала, ты никогда не повзрослеешь... Ты поступил, как мужчина. Я горжусь тобой.

- Значит, ты не... ты не... - проговорил ошеломленный Блез.

- Нет. Ты поступил правильно. Знаешь пословицу: "Умный держится против ветра, дурак позволяет ветру нести себя". Я не могу твердо сказать, что сделала бы на твоем месте, но ты поступил хорошо. Ты решился на трудный выбор.

Он пожал плечами:

- Да... И теперь...

- И теперь тебе придется платить за это. - Она шагнула вперед и взялась руками за края его короткого плаща. - Твой отец и брат будут вместе с герцогом. Мой долг - оставаться с ними. Я знаю, как тяжело тебе покидать нас.

Он прикрыл её руки своими ладонями.

- Ты понимаешь, почему я так поступил?

- Да. Нелегко выбирать между прошлым и будущим. Но будущее больше, чем прошлое, Франция больше, чем Форе... - Она подняла лицо к нему, и он увидел слезы в её глазах. - Но слушай, сынок. Никогда не думай, что у тебя нет домашнего очага и приюта. Они здесь... - Она прижала руки к груди. - Они здесь. Всегда.

Она крепко обняла его. Он ощутил её тепло, утешающее и исцеляющее.

- Для того и существуют матери, - добавила она. А потом, немного устыдившись такого открытого проявления чувств, отстранилась. - Я возлагаю на тебя большие надежды, Блез. Сделай так, чтобы я тобой гордилась. Если любишь меня, стань великим человеком. Обещай мне.

Блеза поразили её слова, они были как бы отзвуком новых мыслей, только-только начавших бродить, словно дрожжи, у него в голове. Но он смог лишь улыбнуться в ответ.

- Кем бы ты хотела меня видеть? Капитаном над сотней кавалеристов? Маршалом Франции?

- Это был бы успех, - ответила она. - Но величие не определяется успехом или удачей. Оно в умении видеть дальше и глубже других... И в готовности забыть о себе ради великого дела.

Он кивнул:

- Я понимаю, о чем ты говоришь.

- Твой отец и Ги, - продолжала она, - погубят себя ради монсеньора де Бурбона. И поскольку жертва их бескорыстна, они заслуживают прощения. Но они слепы. Они не видят, что красивые фразы не могут заменить мыслей и прошлое не в состоянии соперничать с будущим. Сегодня вечером ты стал свободным человеком. Думай о случившемся именно так и не считай, что ты отвержен...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное