В короткие закатные часы, когда солнце уже готово было скрыться за горизонт, становилось не так жарко, безветренно и очень тихо, воздух заполнялся жужжанием мух и писком комаров. Папа поливал раскаленную землю водой из шланга, и горячая глинистая почва отдавала нестерпимо родной и приятный аромат, который щекотал ноздри. Почему-то в это время все-все казалось другим: звуки, движения, поведение. Даже калитка скрипела иначе, и папа делал все медленнее и задумчивее. Тут же приходило время благоухать душистому табаку и левкоям, высаженным мамой вдоль дорожек и перед домом, Инна глубоко вдыхала все это буйство ароматов, смотрела на муравьев, обегавших лужи, и желание было одно – чтобы остановилось это мгновение. В груди Инны теснилось какое-то щемящее чувство, и она глубже вдыхала неповторимые запахи родной земли, словно старалась насытиться ими впрок, навсегда. Она снова забиралась на тутовник и тихо сидела, смотрела на родителей. Иногда папа обливал маму из шланга, она верещала и убегала. Они смеялись и вели себя не так, как обычно, и Инна понимала, что они видят друг в друге того парня и ту девушку, которыми познакомились когда-то. Затем папа приносил низкую переносную скамеечку, они садились рядышком возле цветов и говорили об огороде, урожае, что зарплату задерживают и хорошо, что есть свое хозяйство.
Инну все это не интересовало и не волновало, даже вызывало некоторое презрение, потому что к этому периоду она уже знала, что будет жить иначе, без беспокойства о том, что кушать нечего и жить не на что. В средних классах Инна уже сделала вывод, что все мамины хлопоты и заботы
***
Инна любила представлять себя взрослой, думала, как она будет вести себя, что говорить, кто ее будет окружать. Она наблюдала за взрослыми на улице, в магазинах, за мамиными и папиными друзьями; становилась поодаль и смотрела на того, кто чем-то привлек ее внимание. Восхищалась тетей Надей из-за высоких каблуков и голубых теней на веках, это было красиво. Еще тетя Надя громко смеялась и носила несколько золотых цепочек и колец. Мужчины всегда вокруг нее ходили важными индюками. Перед мамой не ходили, да мама и не красилась, и не носила каблуков, потому что в отличие от тети Нади уже была замужем. Мама только и говорила, что надо выдать Надюху замуж и всегда приглашала «перспективных» мужиков в гости, которые должны были «клюнуть» или «повестись». Если такой мужик сидел возле тети Нади и шептал ей что-нибудь на ухо, обнимал или норовил поцеловать, то Инне было понятно, что он «клюнул» и «повелся», потому что лицо мамы принимало довольный и хитрый вид, она заговорщически переглядывалась с папой.
Инна представляла себя красивой взрослой женщиной, с прической, голубыми тенями и на высоких каблуках. Что она красиво смеется и царственно поглядывает на мужчин, а они перед ней заискивают и шутят, лишь бы ей понравится. Все женщины завидуют ее успеху, а мужчины из-за нее дерутся. От таких приятных мечтаний у Инны румянились щеки. И она отвлекалась от наблюдения и начинала продумывать, какие туфли надо иметь в будущем – хотелось белые и розовые, интересно, такие бывают? Все носят черные или коричневые. У нее будут, потому что она будет богатой и сможет все себе приобрести, ведь в Москве все есть.
Еще Инна очень любила приезды родственников, потому в квартире становилось шумно, весело, из-за стола не выходили целыми днями, а на полу возле батареи постепенно выстраивались рядком бутыли разного калибра из-под бабушкиного самогона, перцовки и горилки. Инне нравилось, что все много смеялись, шутили, перекрикивая друг друга, и оттого, что все ругаются матом, было не стыдно, а смешно. Она любила слушать взрослые разговоры и шутки, и с трепетом в сердце представляла, когда же она сама вырастет и будет точно так же общаться. Специально медленно ела свою тарелку борща, в которой слой смальца был с палец толщиной, и просила себе очередную пампушку с чесноком, чтобы подольше задержаться за столом.