Рыцарь, куколка, царевна и Вася

– Отдай! – в голосе девочке послышалась готовность разреветься. Тогда бы вмешались учителя, и мяч пришлось бы отдать.

– Возьми! – с вызовом ответила Инна и отбежала подальше.

Девочка начала плакать, но пока не громко, не привлекая особого внимания, поэтому можно было поиграть еще. На всякий случай Инна презрительно сказала:

– Давай, давай, громче реви, а то не все еще слышат!

Девочка попыталась плакать тише и подошла ближе, а Инна начала бить мячом по стене. Как же здорово он отскакивал! Новый, упругий, еще не спущенный. Девочка встала рядом и плакала. Но не отбирала же мяч! Значит, можно и дальше играть, слезы Инне не помеха, пусть плачет. Как говорит мама: «Меньше пописает!»

Тут к ним подошла еще одна девочка, незнакомая Инне, наверное, новенькая. Новенькие в их школе были часто, для детей военнослужащих это нормально. Инна бы проигнорировала эту новенькую, если бы не некоторые «но». Она была одета как-то слишком аккуратно, вся какая-то выглаженная и накрахмаленная. Волосы у нее были заплетены непросто, а мудрено красиво. И самое главное, у нее было такое выражение лица и такая улыбка, что становилось понятно, что это не простая девочка, а очень воспитанная. Инна почувствовала смутное беспокойство и волнение: как будто она ее уже видела, но при этом совершенно точно знала, что никогда не видела. Странно.

– Ты хочешь поиграть в мяч? – дружелюбно и миролюбиво спросила незнакомка Инну, очень воспитанно улыбаясь. Она говорила и улыбалась, как говорят и улыбаются девочки в фильмах. Как будто бы сошла с экрана телевизора.

Почему-то Инна не смогла ответить ей заветное: «Тебе какое дело? Катись отсюда колбаской!» и просто перестала стучать мячом, уставившись на непрошенную миротворицу.

– Давай попросим мяч, – предложила девочка и повернулась к той, что ревела, – можно мы чуть-чуть поиграем?

Зареванная хозяйка мяча подошла ближе и согласно закивала, она почувствовала в этой девочке защитницу.

Инна расхотела играть в мяч и бросила его новенькой. Та стукнула им один раз по земле и отнесла рёве.

– Спасибо. Такой замечательный и звонкий мяч у тебя! Это подарок?

Счастливая хозяйка игрушки осветилась улыбкой и энергично закивала.

– Еще раз спасибо тебе.

Когда обладательница мяча убежала, девочка подошла к Инне и этой своей неподражаемо воспитанной интонацией как-в-кино сказала:

– Меня Кира зовут, Зимовская Кира. Будешь со мной дружить?

Инна поняла, где видела эту девочку: в своих мечтах. Такой должна была быть внучка профессора Преображенского, то бишь, она сама, Инна.

– Буду, – сердито буркнула Инна.

Инна всем своим существом чувствовала, что покорена, хочет быть такой же девочкой, что она ею восхищается и уже обожает.

– Как тебя зовут? – взяла ее Кира за руку.

– Инна.

– У тебя необыкновенно красивое имя! И ты очень красивая, – сказала Кира.

«Точно как в кино разговаривает, – подумала Инна, – это называется быть любезной»

– У тебя руки после мяча грязные, пойдем, помоешь, надо успеть до звонка.

– Пойдем. Ты откуда приехала? – спросила Инна почти стеснительно, отчего-то перед Кирой она утратила обычную бойкость.

– Я из Москвы. Папу сюда служить перевели, года на четыре.

То, что Кира была из Москвы, подчинило Инну окончательно. В Москве находилось все самое лучшее, и девочка-как-в-кино тоже была из Москвы. Кира явилась этакой воплощенной мечтой Инны и стала ее кумиром. С этого момента Инна уже не могла расстаться с Кирой, стала принадлежать ей. К Кире Инна никогда, с самой первой секунды, не испытывала зависти, только хотела приобщиться к тому миру, в котором жила Кира, и через нее попала туда.

Оказалось, что Кира всего третий день в школе и учится в параллельном классе. На прошлой неделе ее привезла бабушка; они с бабушкой ждали, пока родители обустроятся на новом месте. Квартиру им дали в самом центре городка, в лучшем сталинском доме, рядом со школой и Домом офицеров, потому что папа у Киры был полковником. Для Инны это было само собой разумеющимся, где еще могла жить идеальная Кира? Не в бараке же. И ее папа никак не мог быть прапорщиком.

После школы они вместе отправились домой, и, когда подошли к дому Киры, Кира пригласила Инну на обед.

Сердце у Инны замерло еще в подъезде, потому что дом оказался с парадной лестницей, красивыми огромными и тяжелыми дверями и высокими потолками, даже эхо раздавалось. В холле было чисто и стояли горшки с цветами. Очень понравилась плитка на полу, уютно, как ковер. У Инны в подъезде полы были просто цементные, никаких цветов и исписанные стены.

Дверь им открыла красивая старушка, и Инна опешила от того, что старушка может быть красивой. Она считала, что красивыми бывают только молодые. Ее мама и бабушка про какую-нибудь красивую женщину обычно говорили: «Да, молодая! Молодые все красивые» И то, как повела себя старушка, тоже выбило Инну из колеи. Она не шлепнула Киру по попе, не щелкнула по носу со словами: «Привет, коза! Где вымазалась? Много двоек принесла?» Красивая старушка улыбнулась не золотыми, а белыми зубами и ласково сказала:

– Здравствуй, Кирочка! Ты как раз к обеду! – и поцеловала Киру в висок.