Рыцарь, куколка, царевна и Вася

Родители Инны были из Украины. Папа военнослужащий, а мама медсестра. Отца, как водится, переводили из одной части в другую, и распад СССР они застали в Астраханской области. Родители решили принять российское гражданство, и из всей их многочисленной родни только они и тетка стали россиянами. Тетка, мамина сестра, вышла замуж за папиного сослуживца и жила по соседству, у них тоже была одна дочка, Вера, на год младше Инны. Все остальные дяди, тети, бабушки, дедушки, племянники и прочие близкие разной степени родства остались в другом государстве. Папу с мамой никто не осуждал и не уговаривал вернуться на родину, потому что их решение было связано с карьерой, выслугой, льготами и недавно полученным ордером на квартиру, это все понимали. Кроме того, все не сразу усвоили обособление государств, считали его условным, запросто ездили друг к другу и общались по-прежнему. Родни было много, отношения поддерживались самые крепкие.

Когда в начале девяностых повсеместно начались трудности с деньгами и снабжением, военных перестали финансировать, начался развал армии, и вся страна узнала, что такое кризис, родственники с Украины регулярно привозили и передавали сало, смалец, домашнюю тушенку, колбасу и картошку. На окраине военного городка родители купили домик с большим садом и начали сажать огород и запасать маринады с вареньями да компотами. Они почти полностью обеспечивали себя сами. Мама мешками сушила чернослив и курагу, делала пастилу и тоже посылала родне. Летом разводили кур и кроликов, а осенью забивали, запасались. Запасы у них были везде и кругом: в погребе в доме и по всем углам в квартире. Это Инне не нравилось, потому что в квартире профессора Преображенского никаких мешков, банок и коробок с провизией не было. Это все от бедности. Почему родители не понимают такой простой вещи и не хотят разбогатеть? И ужасно не нравилось поливать огород и полоть сорняки, а собирать смородину и ежевику было сущим наказанием.

Ее радовал только сад. Как она любила лакомиться плодами прямо с веток! Забиралась на старую черешню или абрикос и не спускалась, пока не наедалась до отвала.

И еще Инна любила мир с высоты – все воспринималось иначе. Самым высоким в их дворе был старый раскидистый тутовник с толстыми ветвями, лазать по которым было легко и удобно. Он рос на углу дома и давал тень на обе стены. Инна забиралась повыше, особенно в ветреный день, подставляла лицо навстречу невидимому горячему потоку, закрывала глаза и растворялась в необыкновенном удовольствии чувствовать движение воздуха кожей лица и тела. Каждая клеточка, пора, мельчайший волосок ее кожи трепетал от нежного касания. Ветер развевал волосы, и ей казалось, что он касается головы так же уверенно и нежно, как это делала бабушка, когда мыла ее. Насладившись этим ощущением, Инна переключалась на шелест листвы, и это тоже было прекрасно. Часто она просто смотрела в даль, на горизонт степи. Неизменно голубое высокое небо без единого облачка сходилось с желтой землей идеальной прямой линией. За этим горизонтом находился мир, в котором Инна была взрослой, ослепительно красивой, богатой, довольной, улыбающейся. Она видела себя в центре самого большого и лучшего города – Москвы, только что вышедшей из пятикомнатной квартиры Филиппа Филипповича, в бело-розовом воздушном платье на высоких каблуках с роскошными светлыми волосами, завитыми в локоны. От нее шло сияние, ее улыбка делала людей счастливыми и люди понимали, что видят перед собой звезду, самую лучшую и счастливую девушку на земле. И все восхищались ею и любили ее, было слышно, как в толпе говорят: «Это же королева!»

– Вот мартышка! – часто разрушал ее грезы мамин голос. – Опять на дереве? Навернешься когда-нибудь, получишь у меня по заднице! Слазь, давай! Я пирожков нажарила, поешь с простоквашей!

Получить по заду от мамы Инна не боялась, у мамы были мягкие и теплые руки. Уже не раз было такое, что мама, вспылив, хватала Инну за руку, с явным намерением отшлепать, но тут же испуганно говорила: «Господи, худорба какая!» – и начинала ее целовать и горячо прижимать к себе, такой мягкой, теплой, родной.

На столе под виноградником, где они ели в теплое время года, стояла миска, полная румяных пузатых пирожков, и запотевшая банка с холодной простоквашей. Папа уже мыл руки под краном, и Инна, вырвавшись от мамы, бежала к нему, чтобы вместе дуть в горячую начинку и на спор есть: кто больше.

Потом наступал вечер – лучшее время после дневного зноя.