Рыцарь любви

Не прошло и нескольких минут, как Дерулед увидел себя совершенно одиноким у карточного стола. Быстрым взглядом окинул он зал, ища друга, и тут ему впервые пришло на ум, что льстецов и знакомых у него много, друзей же почти нет.

– Не угодно ли вам выбрать секундантов? – несколько надменно обратился молодой маркиз де Вилльфранш к богатому выскочке, которому выпала честь скрестить шпагу с одним из родовитейших аристократов Франции.

– Можете выбрать их сами, маркиз. У меня в Париже мало друзей.

Изящный маркиз поклонился в знак согласия и через несколько минут подвел к Деруледу полковника, предложившего свои услуги, и его адъютанта де Кеттара.

– Весьма признателен, – проговорил Дерулед – но, по-моему, вся эта история походит на фарс: молодой человек погорячился, но я признаю, что был не прав, и…

– Так вы желаете извиниться? – холодно перебил полковник, а де Кеттар высоко поднял свои аристократические брови в знак презрения к такому буржуазному страху дуэли.

– Полагаете, полковник, дуэль неизбежна?

– По-моему, вы должны или сегодня же драться с де Марни, или завтра оставить Париж, иначе ваше положение в обществе станет невыносимым.

– Преклоняюсь перед вашим знанием наших друзей и их обычаев, – ответил Дерулед, вынимая из ножен шпагу.

Центр зала мгновенно очистился. Измерив длину шпаг, секунданты стали позади противников: за ними столпились зрители – весь цвет французской молодежи той эпохи. Многие из них несколько лет спустя сложили свои головы на эшафоте. Все с интересом наблюдали за противниками.

Предки де Марни в течение многих веков отлично владели и мечом, и шпагой, и потому он не сомневался, что легко одолеет противника. Он был сильно возбужден от гнева и выпитого вина, в то время как Дерулед оставался совершенно спокоен. Шпагой он владел не хуже своего соперника и так удачно парировал удары, что вызвал восклицания одобрения. Через несколько минут шпага была выбита из руки де Марни. Дерулед отступил, боясь взглянуть на побежденного, но это еще больше раздражало уязвленное самолюбие виконта.

– Это не детская забава! – вспылил он. – Я требую полного удовлетворения!

– Разве вам этого недостаточно? – удивился Дерулед. – Вы постояли за честь своего дома, я со своей стороны…

– Вы должны публично извиниться за оскорбление благороднейшей женщины в мире! Сейчас же! На коленях!

Дерулед начал терять свое хладнокровие.

– Господа, – решительно проговорил он, – я вижу, что виконт де Марни желает получить новый урок, я к его услугам. Защищайтесь, виконт!

Снова раздалось бряцание шпаг, все почувствовали, что на этот раз поединок, кажется, окончится трагедией. Дерулед по-прежнему старался только обезоружить противника, который безумно наступал на него, забывая уклоняться от его ударов, так что в один из опасных моментов буквально бросился на шпагу. Легким движением кисти Дерулед поспешил отклонить этот роковой выпад, но было поздно: виконт де Марни выронил шпагу, и Дерулед едва успел подхватить раненого. Еще минута – и виконт уже лежал на полу, а кровь заливала его голубой костюм. Дерулед склонился над ним, однако по требованию этикета он должен был удалиться, а потому и вышел из зала в сопровождении полковника и де Кеттара. В дверях они встретились с вызванным на всякий случай врачом, помощь которого уже не понадобилась: единственный сын герцога де Марни испустил последний вздох.

2

Герцогу де Марни было семьдесят лет, и он уже почти впал в детство. С самой ранней юности, с тех пор как великий монарх Людовик XIV удостоил чести взять его к себе в пажи, он широко пользовался каждым часом, каждой минутой своей жизни, пока за десять лет до описываемого события беспощадная судьба не приковала его к постели. Его дочь Жюльетта, в то время почти девочка, была его любимицей. От своей красавицы матери, терпеливо перенесшей немало горя, она до известной степени унаследовала тихую грусть. Умирая, герцогиня поручила малютку-дочь попечениям своего блестящего и неизменно горячо любимого мужа, которому так бесконечно много прощала при жизни. В последние десять лет, которые герцог влачил как инвалид, Жюльетта сделалась его единственной радостью, единственным светлым лучом среди мучительных воспоминаний. На своего сына, юного виконта, старик возлагал большие надежды: он должен был воскресить былую славу своих предков и вновь заставить старое доблестное имя греметь и при дворе, и на поле брани. Виконт был гордостью отца.

В ту роковую ночь, когда привезли домой мертвого брата, Жюльетта томилась недобрым предчувствием. Услышав на лестнице тяжелые шаги, она наскоро накинула мантилью, сунула ноги в ночные туфельки и приотворила дверь: двое незнакомых людей подымались по лестнице, двое других нес ли что-то большое и тяжелое, позади, рыдая, шел старый Матье. Все пятеро исчезли в покоях виконта.