Рыцарь-разбойник

Все делали тихо, так, чтобы никто и не догадался, что готовится поход. Просто во вторник собралось десять телег и мужики, а не солдаты, поехали на юг, к южному полю. Мало ли куда мужики едут в сентябре на телегах. Может, не все с полей вывезли. В условном тихом месте у глубокого и длинного оврага, почти на половине пути до реки, телеги встретили солдаты из людей Бертье, там встали лагерем, распрягли лошадей, и мужики вернулись домой. Потом туда же привезли еды для двухсот пятидесяти человек на четыре дня и кое-какое оружие. И в тот же день туда пришли люди ротмистра Брюнхвальда.

А Ёган тем временем вовсю сбывал оставшиеся рожь и ячмень.

Купцов понаехало – как мух налетело. И из Малена были, и с востока, из-за реки приплывали, из Фринланда, и даже какой-то купчишка с севера из самого Вильбурга сюда добрался. Все хотели зерна купить, видно, слух пошел, что управляющий в Эшбахте дурень: торговаться – не торгуется, берет, сколько дают. Одна беда была: купчишки зерно покупали, да вывезти не могли, в деревне ни у мужиков, ни у господина ни подвод, ни лошадей не было. А баржи на реке не укупишь: и фрахт осенью дорог, да и не нашлось на реке свободных барж. Осень же, урожай, все при деле. Так что Ёган все распродал, деньги собрал, а зерно так и лежало в амбарах. Купцы ему за то выговаривали. Но управляющий просил купцов обождать, так как подводы все при деле, последнее с полей забирают.

А господин Эшбахта и офицеры его были на вид праздны, беспечны и часто пили. Господин появлялся в деревне и на реке у амбаров в одной рубахе, словно с постели встал только что. И случилось так, что ехал иной раз по деревне на коне и был притом босой, как мальчишка, что на пастбище едет, или словно мужик простой.

Во вторник все офицеры с господином пришли на открытие трактира. И пили там весело, трактирщик их угощал.

А на следующий день завершилась жатва, брат Семион ходил по Эшбахту и хвалил всех, говорил, что Бог мужиками доволен, послал им урожай, так как они трудолюбивы, а значит, и господин ими доволен будет. Мужики от этого веселы сделались. Урожай удался, а раз господин доволен, значит, по старинному обычаю, должен устроить им фестиваль с пивом, хоть упейся, жареным мясом и пирогами. А для девок и детей пряников купить медовых. Господин это сам лично обещал, все слышали.

И управляющий подтвердил, что фестивали будут.

Но вот вдруг в четверг, еще до обеда, вместо подвод с пивом и всем остальным нужным для праздника в Эшбахте стали собираться добрые люди при доспехе и железе. Собирались, строились и бодрым шагом уходили на юг, отряд за отрядом. И офицеры были при них. Первым уехал ротмистр Роха, и за ним ушли его пятьдесят стрелков. Потом был большой отряд счастливого жениха ротмистра Рене. Бабы, дети и праздные мужики выходили из домов, смотрели на солдат. Купчишки, что сидели и ждали зерна, тоже высовывались из трактира, начинали волноваться.

– Неужто война у господина Эшбахта? – спрашивали одни у других.

– Да нет, солдаты без обоза идут, – вслух размышляли другие.

– Может, рядом где дело будет? Может, с соседями рядиться надумал. Идут одним днем.

– Нет, – догадывались самые умные. – Обоз вперед ушел, вот поэтому нет ни телег, ни коней в Эшбахте.

В общем, полетело по деревне слово и скоро добралось до господского подворья. И там дворовые поначалу, а потом и все уже так и говорили: война.

В доме тревога, хлопоты, у баб глаза на мокром месте. Сестра Волкова, госпожа Тереза, дура, молится и всхлипывает. Кавалер на нее взгляд бросит, мол, прекратите, она вроде притихнет, а потом все по новой. Госпожа фон Эшбахт сидит надувшись, молчит. Радуется, наверное, что муж на войну уходит. Но спрашивать о том не желает. И своего довольства не показывает. Мужики дворовые выносят из дома ящик с доспехом, вино, корзину со съестным. Оруженосцы грузят в телегу ящик с оружием господина, сами серьезны, молчаливы, надевают ратный наряд. Уже напялили стеганки, бухают по полу тяжелыми сапогами.

Потом пришел Максимилиан, смотрел новый красивый штандарт. Сам господин уже не был бос, с утра помывшись, он сел обедать раньше обычного. Причем один: никого за стол не звал, никто сам не осмелился, кроме племянниц, те сели к дяде, хотели говорить, но он только молчал. Сестра, все еще шепча молитвы, детей увела.

Еще два дня назад госпожа Ланге шепнула кавалеру, что сейчас у жены его лучшие дни для зачатия. И все последние дни господин пользовался правом мужа. Госпожа каждую ночь при этом плакала, ругала его, говорила, что не мил он ей, и просила дать ей покоя. Но на все это господин отвечал, что обязанность ее рожать наследников, и для этого он брал ее в жены, и как она исполнит этот долг, так он больше к ней не прикоснется, раз она того не желает.

Волков видел, что Элеонора Августа его ненавидит, лицо от него воротит как от мерзкого, говорит едва уважительно, с трудом на грубость не переходит. Кавалер проклинал и епископа, и молодого графа, что едва ли не принудили его к этому браку. Но теперь сделать ничего уже не мог. Не убивать же эту избалованную, капризную бабу.