Рыцарь-разбойник

Для кавалера-то картина обычная, он такое всю жизнь видел, а Максимилиан на это все таращился с изумлением. Волков, заметив его взгляд, невольно усмехнулся. Ему и самому происходящее не нравилось. Но не нравилось ему это потому, что дело надо делать, а не развлекаться. Но он ничего не сказал сержанту, что выискивал что-то тут же в торговых рядах, копошился в тряпках. У солдат нет жен, в Эшбахте нет баб, даже денег у них нет на блудных девок. А женщины – такая же добыча, как деньги, вино или одежда. Солдаты имеют на них право.

Поехал кавалер дальше и увидал чистые бочки, но с потеками. И воняли они вовсе не дегтем. Запах этих бочек он знал с юности.

– Вилли! – крикнул Волков сержанту, что грузил с людьми на телегу рулоны крепкой кожи.

Тот сразу подбежал к нему:

– Да, господин.

– А в тех бочках не масло ли?

– Сейчас, господин, проверю.

Молодой человек подбежал к бочкам, там был черпак, он понюхал его, попробовал пальцем и крикнул:

– Масло, господин!

– Оливковое? – уточнил Волков.

– Не знаю, господин. – Вилли приволок черпак кавалеру.

Тот понюхал. Да, это было именно оливковое масло. В тех местах, где его делали, Волков провел много лет. Обычно такое масло не разливали в бочки. Но ничего, оно ему и из бочки по нраву.

– Вилли, грузи бочки, это хорошее масло.

– Да, господин! – вытянулся в струнку молодой сержант.

Тут приехал верховой от Бертье и доложил:

– Господин, баржи почти полны, а все лодки ротмистр на наш берег уже отправил выгрузить взятое. Когда они вернутся, возьмут то, что уже на берегу сложено. Ротмистр говорит, что довольно, больше товара не увезем.

– Хорошо, – кивнул Волков, – будем заканчивать.

Он поехал к западному выходу с ярмарки, чтобы забрать оттуда западную заставу из двадцати человек. Но как доехал до конца, так увидал, что там торговали скотом. И среди трех десятков лошадей сразу углядел лучших. Как же были хороши две кобылки и один жеребчик! Все молоды, двухлетки. И масть, и экстерьер прекрасные. Кавалер даже слез с коня, чтобы посмотреть зубы и ноги. На обратном пути не удержался, велел солдатам взять трех лошадок с собой, на племя. Или на продажу, если с разведением не выйдет. Любая из лошадей тянула на шестьдесят талеров. Взял бы больше, там еще хорошие лошадки были, да на баржах места уже не осталось.

Волков ехал последним. Рядом с ним были Максимилиан, который вез штандарт, и Увалень. Остановив коня посреди ярмарки, кавалер оглядел людей, что выглядывали из-за лавок, из-за стеллажей, досок, из-за бесконечных корзин с древесным углем. Он даже приподнялся на стременах, чтобы его лучше было видно и дальше слышно, и прокричал:

– Я Иероним Фолькоф, рыцарь Божий, господин фон Эшбахт, пришел к вам по требованию чести и справедливости. Это все вам за то, что были вы злы и спесивы, чести не знаете. То вам расчет был за Карла Брюнхвальда и честь мою. Считаю, что теперь мы квиты.

– Чтоб ты сдох! – донесся в ответ ему звонкий женский голос.

– Ты ответишь за свое зло, пес благородный! – прокричал какой-то мужчина.

– Благородная сволочь!

– Гореть тебе в аду!

– Папист, сатана!

Волков ехал вдоль ярмарки, а хула и проклятия неслись ему вслед. Кое-кто из местных, расхрабрившись, выходил из укрытия и кидал камни. Но только издалека. Стоило Увальню, что шел рядом с Волковым, поворотиться, так «храбрецы» сразу прятались.

Так под проклятия и угрозы Волков выехал с ярмарки и направился к лагерю, к лодкам.

На подъезде к берегу они нагнали последние телеги, что ехали туда. В одной из телег лежала девка с зареванным лицом. Была она совсем молода, лет пятнадцати. Волков удивился, но проехал дальше, пока не добрался до солдата, который тащил с собой на веревке еще одну девку. Солдат уже был немолодой, щетина на подбородке белая. А девка – видно, что из крестьян, так ей лет семнадцать исполнилось. Выла она в голос. Заливалась слезами.

– На кой черт ты ее с собой тащишь? – спросил Волков у солдата. – Бери ее тут и отпускай к родителям.

– Господин! – заголосила девка. – Велите ему меня отпустить.

– Нет, господин, – наотрез отказался солдат. – С собой возьму.

– Да зачем она тебе? Только место в лодке займет.

– Женюсь на ней, – сказал солдат.

– У меня жених есть! – завизжала девица. И от злости врезала по каске солдата кулачком. – А ты старый!

Но тот только засмеялся, не выпустил ее, произнес:

– Ничего, я хоть и старый, но покрепче ваших деревенских и молодых буду. Ничего, довольна останешься, как обвенчаемся.

– Господин! – завыла девка еще громче. – Велите меня отпустить! Жених у меня…

А солдат глянул на господина испуганно, словно кавалер у него что-то ценное, очень ценное сейчас отнимать станет.

Ничего Волков не сказал, поехал вперед. Пусть солдат себе жену заведет молодую. Жизнь солдатская нелегкая.

А подъехал к лагерю и обнаружил, что там полтора десятка молодых баб сидят среди куч захваченного добра. Все воют – горе по щекам размазывают.

Волков к Бертье подъехал:

– Зачем они здесь?

– Люди натащили.

– Вижу, что не сами пришли. Вы дозволили?

– Я. Но я разрешил только незамужних брать.