Рыцарь Шато д’Ор

Между тем рыдающая Агнес обняла уже даже не пунцовую, а красную как рак Альбертину и принялась целовать ее, порывисто и страстно, так что бедняжка едва не грохнулась в обморок. Альбертина с рыданиями убежала наверх…

— Теодор! — приказала Клеменция пажу. — Бегом за ней, Сюзанна тоже!

Паж и девушка, которую он два дня назад изнасиловал, побежали за молодой госпожой.

— Боже мой! — вскричала Агнес. — Он убьет себя! Пустите меня к нему!

— Довольно причитать! — повысила голос Клеменция. — Довольно! Не вернешь его… он будет женщиной до самой смерти, понятно? А ребенку, если ты его действительно зачала, нужен отец. Отвечай мессиру Франсуа! Ну, живо!

— Я… я согласна, — пролепетала Агнес, съежившись под тяжелым взглядом своей тетушки.

Призвали отца Игнация, и он с ходу обручил Франческо с Агнес.

Кое-как все утряслось; начался пир. Ульрих пил мало, поглядывал на Клеменцию. Та же смотрела то в потолок, то куда-то в сторону. Альбертина вернулась за стол и уселась рядом с Марко, который сидел, подперев голову руками, и грустно глядел на Рене и Марту, оживленно беседовавших в дальнем конце стола. Рене облачился в одежды латника Шато-д’Ора, а на Марте было новое платье, пожалованное ей самой Клеменцией.

— Дядя Марко, отчего вам грустно? — спросила Альбертина.

— Да так, сынок, — вздохнул мессир фон Оксенфурт, — тоскливо! Видать, все нынче переженятся, а нам с тобой вековать…

— Дядя Марко, а вы возьмите меня замуж, а? — заискивающим тоном попросила Альбертина. — Я ведь все могу делать… Все-все… Я даже стирать и варить умею…

— Куда там! — отмахнулся Марко, растроганно смахивая слезу. — Голубка ты моя! Да ведь я постарше вашего батюшки буду покойного, у меня уж и дочка постарше тебя… Вот как, вишь, вышло-то! Только нашел, опять потерял! Увезет ведь заречник ее, увезет! А тебе мы паренька подберем… Вон сколько за столом, выбирай любого… Я ему так скажу, что не откажется…

— Жалко мне вас, дяденька, — шмыгнула носом Альбертина. — Я вам помочь хочу… Помните, как вы в Шато-д’Ор приехали и как напились? Все тогда смеялись, а мне вас жалко было…

В дальнем углу зала, в темной нише, стояла долговязая Сюзанна и всхлипывала, а паж Теодор, едва достававший ей до грудей, упрямо тянул ее за руку на темную лестницу.

— Ох, господин паж, — говорила она, — ну что вы, ей-богу! Отпустите меня, ради Христа отпустите! Боюсь я, грех ведь вам и мне…

— Пошли! — шипел Теодор. — Пошли… Пойдем баловаться…

— Да это вам баловство… А мне каково? — снова всхлипнула девушка.

— Идем-идем! — шлепая девушку по заду, сказал паж. — Пока госпожа Клеменция пирует, можно поваляться на ее постельке…

— Да ведь нас высекут, господин паж, высекут, ей-богу!

— Меня ни за что не высекут! — хвастливо заявил паж. — Госпожа Клеменция меня любит…

Сюзанна тяжко вздохнула и, понурившись, поплелась за маленьким деспотом. Он провел ее по лестнице, по темным коридорам, довел до спальни Клеменции и затащил в полутемную комнату.

— Задери юбку! — деловито распорядился Теодор, толкая девушку на кровать и расстегивая штаны. — Быстрее, а то ущипну!

Девушка, вздыхая, подобрала подол. Она лежала на животе, выпятив свой аккуратный задик и свесив ноги на пол. Теодор набрал на ладонь немного масла из плошки, которой освещали комнату ночью и которая сейчас не горела, смазал маслом свой топорщившийся член и, подойдя к девушке, направил его ей в прямую кишку…

…Пир между тем продолжался. Альберта, наслаждавшаяся своей ролью настоящей женщины, находила в своем новом положении все новые и новые прелести… Вальдбург уже грозно сверкал очами, заметив, что на его невесту устремлены весьма нескромные и слишком уж восхищенные взоры… А Альберта дарила улыбки с такой щедростью, что дело могло дойти и до поединка… Обаятельный Франческо очаровывал Агнес фон Майендорф… Впрочем, из скромности юноша умолчал о том, что именно он лишил ее невинности. Рене и Марта щебетали, как птички. Рекой плескались в рогах и кубках пурпурные и янтарные вина, аппетитно хрустело жареное мясо, чавкали жующие рты, лоснились от жира бороды и пальцы… Все было прекрасно — если бы не давняя неизбывная тоска, от которой сжималось сердце Ульриха. Он уже понял, что все дело в Клеменции, в ее странном взгляде…

— Вам не весело, сударыня? — поинтересовался Ульрих.

— Как вам сказать… — Клеменция горестно вздохнула. — Мне не очень-то весело сегодня… Вы победитель, но это означает конец моего господства здесь. Из хозяйки замка я превратилась в приживалку.

— У вас есть возможность остаться хозяйкой, — улыбнулся Ульрих. — Я уже однажды имел честь предложить вам руку и сердце!

— Ну, этот выход слишком уж прост, — сказала Клеменция. — Став такой хозяйкой, я стану вашей рабыней, не более. Да и потом, я ведь говорила вам уже, что не хочу, чтобы и вы, и я любили тех, кого давно уже нет… А любить вас нынешнего, седого и изрубленного и такого удачливого, я уже не могу. Да и вам не нужна старая и развратная баба…