Приведя в себя в порядок, он уж было собрался отправиться на поиски рыцаря, как вдруг в комнату вломился сир Робер де Мерлан собственной персоной. Вид у достославного рыцаря, откровенно говоря, был довольно жалок. Лицо его опухло от вина, бессонная ночь положила под глаза тяжелые печати — черно-лиловые синяки, волосы, обычно и без того всклокоченные, торчали во все стороны вороньим гнездом, а усы, наоборот, не топорщились, а безвольно свисали с уголков губ. Робер безвольно рухнул на деревянную кровать.
— Все, — сказал он, обращаясь к противоположной стене, — послужили мы и у тамплиеров, и у госпитальеров, и в братстве святого Андрея…
— Что случилось? — Жак остолбенел. — Нас догнали люди Ибелинов? Или разыскали шпионы императора?
— Хуже, виллан, — произнес еле слышно Робер, — куда как хуже. Я уснуть не смог, все вино на живот давило, вот и пошел облегчиться. Дай, думаю, загляну в таверну, может, там девки есть. Зашел, а там сержанты местные в кости играют.
— Господи Иисусе, Пресвятая Дева Мария и двенадцать апостолов! — Ноги перестали слушаться Жака, и он в свою очередь медленно осел на табурет.
— Вот и я о том, — словно оправдываясь, пояснил стене Робер, — уже вроде совсем повезло…
— И что? — замирая от страха, спросил Жак. — Снова спустил все до нитки?
— Ветра ставить рука не поднялась, впрочем, как и доспех, — пробурчал Робер, уставившись в пол. — Да, еще про Бургиньона спьяну просто запамятовал. А остальное… уж не обессудь, все ушло.
— И деньги? — хмуро уточнил Жак.
— И деньги… Слушай! — вдруг вскинулся рыцарь. — Вы же, вилланы, того, запасливые. Если у тебя пара ливров завалялась, то я сейчас схожу, отыграю…
Жак бросил на рыцаря испепеляющий взгляд. Тот осекся, словно получил по голове цепом.
— Нужно коней продавать, — немного подумав, сказал Жак, — все равно кормить их не на что.
— Снова в щитовые? — вскинулся Робер. — Да ни за что! Я тебе вот что скажу, виллан. Если ты хочешь знать — благородный рыцарь в любой стране без работы не останется.
У ворот, ведущих в венецианскую факторию, гладко выбритый стражник вежливо, но твердо объяснил благородному пилигриму, что охраной своих купцов граждане республики святого Марка занимаются сами, а подеста принять их, увы, не сможет ни по этому делу, ни по другому. И вообще, уважаемый мэтр чрезвычайно занят и освободится разве что после Пятидесятницы. Дел в эти праздники просто невпроворот…
Примерно то же самое они выслушали в квартале пизанцев и у старшины местной колонии купцов из республики Амальфи.
— Эх! — махнул обреченно рукой де Мерлан. — Все утро по городу ходим туда-сюда — и никаких результатов. Видит Господь — не хотел я этого делать, но, видать, придется.
И они пошли в мусульманские кварталы.
В единственном караван-сарае Сидона стоял такой шум, что Жак поначалу решил, что его обитатели или начинают войну, или ловят вора. Оказалось, что это всего лишь формируется караван на Дамаск.
Отыскав караван-баши, сирийца с обветренным лицом, единственным, которое в этом Вавилоне имело совершенно невозмутимое и даже отрешенное выражение, Робер обратился к нему, коверкая арабские слова. За две недели, проведенные в Святой Земле, он уже, хоть и с горем пополам, начал понимать здешний язык.
— А что, отец, тебе воины в охрану нужны? Можем договориться?
— А кому не нужны хорошие воины? — задал встречный вопрос сириец. Сразу же после этого он забулькал кальяном и слегка закатил глаза.
— Вроде соглашается! — обрадованно прокомментировал Робер. — Ну, так лучше нас тебе и не найти! Денег за службу возьмем немного. Главное, чтобы корм лошадям и нам мясо каждый день…
— Франки, отличные воины, — не стал спорить караван-баши и снова забулькал кальяном.
— Ну так как, берешь нас для охраны? — попытался уточнить Робер, но в его голосе было уже намного меньше радости.
— Караван сегодня уходит в Каир, — счел нужным пояснить сириец, прежде чем снова надолго затянуться.
Разговор в таком духе продолжался до тех пор, пока в кальяне не закончилась ароматная смола. Любая попытка Робера получить от собеседника однозначный ответ разбивалась о скалу восточной мудрости.
— Ты мне скажи, да или нет! — кипятился рыцарь.
Караван-баши, лишенный кальяна, в ожидании, пока слуга принесет ему новый, чуть не стонал, отвечая на вопросы докучливого многобожника, но, видимо, дать однозначный ответ на прямо поставленный вопрос для него было равнозначно осквернению имени Аллаха под куполом мечети.
Одновременно с коротышкой в грязном фартуке, тащившим дымящийся кальян, в арку, отделяющую чайхану от двора, зашли два сержанта. У них на сюрко были вышиты городские гербы.
— Монсир! — обратился старший к Роберу. — Тут такое дело… Вас бальи, господин Лоренцо, просит к нему немедля пожаловать.
— Вот видишь! — бросил небрежно де Мерлан своему оруженосцу. — Видать, прослышали про нас, сейчас будут службу предлагать!
Бальи Сидона был лыс, тучен и угрюм. Он, как и Жан Ибелин, носил на шее массивную золотую цепь, на которой болталась тяжелая печать. Лоренцо долго внимательно смотрел на Робера, жестом предложил ему сесть, а сам отошел к окну.