Рыцарь Святого Гроба

Жак с Робером, поднявшись на площадку сторожевой башни, уныло оглядывали горизонт, тщетно стараясь обнаружить хоть какие-то признаки улучшения так некстати испортившейся погоды.

— Неделя, как Рождество прошло, — мрачно произнес Жак, — и почти месяц ни один корабль не рискует выходить в море. Старожилы говорят, что таких штормов они здесь не помнят со времен Саладина.

— Рыбаки обещают, что на днях ветер утихнет, — рассматривая галеры, которые из-за непогоды третью неделю торчали в порту под защитой высокого мола, ответил Робер. — Сразу же после этого дурацкого турнира ректор отнесет ходатайство архиепископу, тот выпишет нам индульгенции, и помчимся мы кто куда: ты — в свою родную Бургундию, я — в Морею…

При этих словах приятеля лицо у Жака еще больше помрачнело.

— Кому я теперь там нужен, сир рыцарь? Мои виноградники и усадьбу по закону отобрал граф. Вексель украден, и у меня ни кола ни двора. Слава богу, что хоть Зофи под защитой монастырских стен. Но куда я теперь ее поведу? К тестю — в Лион?.. Даже и не знаю, что делать, возвращаться домой или нет…

— Да полно тебе! — Рыцарь хлопнул приятеля по плечу. — Значит, поедешь со мной. Вначале в Константинополь, затем в Морею. С рекомендательным письмом самого великого магистра ордена Храма к командору Греции, спасибо мастеру Григу, — он похлопал себя по груди, где был спрятан заветный свиток, — мы там быстро свое возьмем. Слышал я, что император латинской Романии щедро раздает рыцарские звания и фьефы всем рыцарям, которые изъявляют желание сражаться под его рукой. Правда, эти земли пока находятся под властью турок, ну да какого доблестного воина остановит подобная чепуха?

Жак в ответ промолчал. Наблюдая за птичьими караванами, он вспоминал события, произошедшие еще в ноябре, в день отплытия имперского флота.

* * *

Предводитель германских крестоносцев герцог Лимбургский, добравшись до берегов Леванта, не рискнул направиться прямо в Акру. Отлучение императора от церкви лишало его сторонников статуса крестоносцев и давало местной оппозиции законные основания не подчиняться своему заморскому монарху. Тир же еще со времен правления блистательного Конрада де Монферрата, маркграфа Священной Римской империи, был городом, тяготеющим более к сторонникам императора, нежели к Святому престолу. Пока гонцы выясняли, как воспримут авангард, посланный Фридрихом, местное духовенство, бароны и магистры военно-монашеских орденов, герцог около недели простоял в Тире.

В тот день они с Робером прискакали в порт, чтобы проститься с мастером Григом. Герцог распорядился бросить все и немедленно начать восстановление цитадели, разрушенной Саладином. Важность этой крепости была огромна. От Яффы до Иерусалима всего два пеших дневных перехода. «Укрепления в Яффе — это умнейший ход! — прокомментировал тогда Робер. — Войска можно высадить сразу под защиту крепости и, не совершая рискованный марш вдоль берега, одним броском осадить Иерусалим».

Киликиец был искренне огорчен тем, что ему приходится расставаться с новыми друзьями.

— Ну что, — спросил он приятелей, — не надумали со мной плыть? Император щедро оплатил работы. А я, как главный строитель, потребую, чтобы охрану возглавлял не кто-нибудь, а ты, де Мерлан.

— Соседство у тебя, мастер Григ, не самое лучшее, — косясь в сторону рыцарей, в сопровождении которых прибыла в Тир Витториа, ответил Робер. — У меня как-то с германскими не сложилось…

Григ отвлекся, потому что в это время два конюха начали заводить на галеру Лаврентиуса-Павла. Конь упирался всеми четырьмя копытами и возмущенно храпел. При этом обычно плохо ладившие между собой Ветер и Бургиньон, наблюдая, как гордого германского жеребца бесцеремонно волокут за узду, то и дело обменивались взглядами, полными злорадства.

Как только мастер Григ взошел на галеру, Робер, не дожидаясь отплытия, оставил друга и заспешил к своим новобранцам. Жак вел на поводу Бургиньона, полной грудью вдыхая свежий морской воздух, как вдруг его сзади несильно ударили по плечу. Жак обернулся. Перед ним стояли охранники, с которыми Витториа плыла из Марселя. Были они широкоплечими, русоволосыми, с ясными голубыми глазами, в свободных камизах чуть ниже колен, поверх которых были надеты короткие кольчуги. На поясе у каждого висел тяжелый тесак-фальшон и короткий кривой нож. При взгляде на них становилось отчетливо ясно, что, несмотря на открытые лица и располагающую внешность, такому молодцу человека отправить на тот свет — что комара прихлопнуть. Gridnyi — вспомнил Жак, как, по рассказу Робера, называла своих телохранителей хозяйка.

Жак не особо удивился. Не было сомнения, что Витториа узнала их с Робером еще в день прибытия в Тир. Друзья, находясь в полном недоумении, ожидали чего угодно — нападения, ареста, кинжала из-за угла — и ходили по городу так, словно они находятся не в христианской крепости, а посреди лагеря разъяренных сарацин, но посланница императора словно забыла об их существовании.

— С моя ходить! — произнес один из охранников, чудовищно коверкая франкскую речь. — Госпожа на тебя поговорить пожелали.