Рыцарь умер дважды

Я наблюдал все со стороны, в известном смысле сидел в засаде. Единственным моим жестом стало осуждение поджога. Этого хватило, чтобы католики, методисты, квакеры — все, с кем раньше мы хотя бы притворялись соратниками, а не противниками, — начали обходить меня по дуге. Они уверовали: город в осаде дьявола. Я видел другое: дьявол уже внутри. С нами. Даже в церквях, там, где люди ополчились друг на друга. Но я молчал, пока сегодня, — когда чужая паства подпитывала дьявола в себе, — не пришел к Винсенту. Он узнал меня по шагам. Не поднимая головы, протянул руку в пустоту и заговорил горячо, быстро, отрывисто. Я стоял над ним и слушал, а потом, когда наши глаза все-таки встретились, просто осенил его крестом.

— Если ты сын своего отца, — я подступил на шаг к столу, — то знаешь, что делает испуганная толпа после проповедей вроде сегодняшних. Если ты сын своего отца, — я взял со стола нож для бумаг, — то защитишь агнца и будешь не один: твои парни явятся не с толпой, но опередят ее. Если ты сын своего отца… — я резанул себя по указательному пальцу, — то не забыл, что я говорил о двух верах.

Ни слова не сорвалось с губ Винсента, только сжались кулаки. Он знал, что я сделаю дальше, и кивнул, подаваясь вперед. Мы давно научились понимать друг друга без лишних слов. Так легко, что порой в этом сквозит нечто мистичное.

— Тогда… — я провел кровавую черту на его лбу, две от висков до скул, — они помогут тебе. И я. Я нашел виновных, я их приведу. Вам нужно продержаться час или два. Сможете? Сколько у вас здесь арсенала?

— Имеющий уши… — Он наконец улыбнулся. — С толпой можно и говорить, Нэйт.

Наши глаза встретились снова.

— Но не если она начнет штурм.

И не если следом явится кто-то пострашнее. Но, бросив лишь: «Не вешай нос», я вышел прочь.

Чтобы вскоре увидеть двух легко узнаваемых всадников на берегу реки.

Чтобы, когда один из них лишится чувств, последовать за лошадьми в рощу.

Чтобы тот, кого мы защищали, рыжий демон, клочьями вынимал из чужой груди вязкую тьму, а потом прогонял ее слепящим светом.

…Теперь Эмма Бернфилд хрипит «Отпустите», силясь стряхнуть с горла мою руку. Но я не отпущу: приходя сюда тайно, я уже наблюдал, как озеро расступается перед ней вратами, как тварь — та, что сейчас пугливо нырнула на дно, — поднимается над поверхностью. Уверен… она там не одна. Но из чертового омута никто больше не вылезет.

Я позабочусь.

* * *

Пока я тащу девчонку прочь, она продолжает биться и визжать. Кусается, лепечет, что я все понял не так. Черта с два. Она получает затрещину, но не перестает упираться, то и дело зовет меня, точно пытаясь образумить. Она совсем меня не боится. А ведь боялась всегда, прятала глаза, как и подобает благочестивой прихожанке. Может, она тоже одержима?

— Вы не понимаете! Я могу… мы можем все исправить, мы…

— Так же, как начали? Как впустили к нам этих тварей?

— Мы…

Она осекается. Дрожат губы, расширяются глаза, когда я, наклонившись ближе, шепчу:

— Я никогда не верил в ведьм, девочка. И мне было очень жаль твою сестру. Но, может, кто-то вполне заслуженно ее…

…покарал?

Она бьет меня по лицу сама — яростно, но по-девичьи слабо. Истошный вопль причиняет куда больше боли, как минимум, ушам:

— НЕ СМЕЙТЕ ТАК ПРО ДЖЕЙН! ОНА ЗАЩИЩАЛА НАС! ВСЕГДА ЗАЩИЩАЛА!

Криво усмехаюсь, обернувшись. Два Озера безмолвны, пусты. Неужели пустоглазая тварь настолько испугалась меня, что даже не зовет дружков? Здраво. Пусть боится.

— Отпустите… — охрипнув, Бернфилд теперь шепчет, жадно хватает воздух. — Мы…

— Преподобный, оставьте ее!

Вот и двое других. Как бы дико ни звучало еще час назад, объявились демон с пособником.

Тот, кого в городе узнали по красным афишам и сброшенным цепям, не приближается, тяжело опирается на старую ель поодаль. Он пристально глядит желтыми глазами и молчит. Неужели предоставил возможность разобраться со мной Адамсу? Тот уже выступил вперед. Выдернул из кобуры револьвер, наставил на меня и повторяет, обращаясь по-мирски:

— Мистер Ларсен. Отпустите, пожалуйста, Эмму. Не будем ничего усугублять.

Как всегда прохладен, как всегда вежлив, — даже целя человеку в лоб. И непревзойденно изображает мягкую уверенность; его выталкивали из-за этого в городской совет, но он, разумеется, отказался. Адамс из тех, кто предпочитает тень, и в который раз я убеждаюсь: оттуда удобнее бить в спину. Вдвойне, если еще изображать праведника.

— Как вы могли?.. — Не выпуская из поля зрения Райза, все же отвечаю на брошенные слова. — Она околдовала вас? — встряхиваю обмякшую девчонку. — Или этот?..

— Преподобный. — Адамс глубоко вздыхает. — Я представляю, что вы себе навыдумывали, особенно если что-то видели пару минут назад. Но поверьте, — рука с револьвером чуть-чуть опускается, — вы не правы. Ни Эмма, ни кто-либо из нас не…

— В городе убили человека, — вкрадчиво напоминаю я. — Растерзали, когда он пытался защитить свое имущество. Странно, что одного. Это тоже не ее вина? И не вина другой, мертвой? Они ходили сюда и знают, кто здесь водится. Все вполне очевидно.

Эмма Бернфилд бешено мотает головой и получает новую оплеуху.