Рыцарь умер дважды

— Он отправит тебя к шерифу. — Райз кивает в направлении города. — Лишний ствол пригодится в бою, а лишний жрец — там, где разгорячены головы. Даже вооруженные люди слушают священников. Чуть чаще, чем других миротворцев.

Он снова прав. Прав, и, едва в сознание возвращаются запахи, среди которых уже больше пороха, из моей груди вырывается бессильное рычание. Нет. Ему не ускользнуть.

— Благородно. Но не раньше, чем вы пойдете туда со мной и все объясните.

…Я вижу: рейнджеров двенадцать, весь нынешний состав. Все они пока на ногах, сваленная мебель и обрушенный деревянный навес укрывают их от толпы с улицы. Но толпа растет, и кто-то тащит динамит. Я смаргиваю этот образ и делаю шаг, вкрадчиво уточняя:

— Это значит «нет».

— Что ж. Ты сам так захотел.

Он резко поднимает руку. В меня летит лилово-алый луч; в ослепительной яркости тонет весь мир, полный испуганного крика Эммы Бернфилд. Она думает, это конец. Думает, я обречен. Думает, то, что сжирает и пространство, и время, сожрет меня.

Но ведь я не один.

В легендах Юга много демонов и призраков. Люди, столкнувшись с ними, обращаются за защитой к ангелам, и те милостиво помогают попавшим в переплет сбежать. Слушая эти сказки, которые любил рассказывать мне старый кучер, я всегда удивлялся: почему они бегут? Почему? Победить темную тварь куда почетнее, чем просто уцелеть после встречи с ней. «Они боялись, масса Нэйт. И я бы испугался/» «Потому что ты бестолковый старый негр, — неизменно отвечал я. — Если Бог спасает тебя, неужели он не поможет отрубить колдуну голову? Вот мне бы помог!»

Помог бы. Я всегда знал. Знал и знаю, не слыша ни одного Его обещания в своей голове. Именно поэтому я не двигаюсь и, ожидая, пока слепящая вспышка настигнет меня, раскидываю руки. Она настигает. Бьет. И гаснет, не причинив боли.

— Что?.. — Впервые тот, кто был так уверен в себе, отшатывается.

Страшно, когда верный револьвер вдруг впервые дает осечку. Мне ли не знать? Я усмехаюсь так же, как Райз недавно, — с жалостью.

Он даже не понял: то, что должно было снести мне голову, не просто растворилось. Оно ушло в грудь и там изменилось до неузнаваемости. А вот суть осталась. И пора ее вернуть.

— На все воля Господа. — Я вскидываю руку. — Аминь.

Из центра моей ладони летит другой быстрый луч, льдисто-голубой. Поняв, что не погасит его, Райз шарахается вбок, и сияние впивается в дальнюю ель, рассыпая ее в прах от макушки до корней. То же случилось бы со мной. Или с ним. Впрочем, Великий и так валится на траву и тяжело упирается в нее руками, волосы падают на лицо. Двое — Эмма Бернфилд и Мильтон Адамс — открыты. Пора взять их на прицел и закончить всю эту…

— НЕТ! НЕ ТРОГАЙ ИХ!

Голос изменился, стал визгливее и выше. Не знаю, что случилось, но Райз не может встать и ползком, с трудом меняет положение, чтобы оказаться у меня на пути, под дулом моего револьвера. Он, разбитый и сдавшийся, теперь на коленях, совсем как другой, давно. Во взгляде нет злобы, — только ужас. Пленный негр глядел иначе. Но выстрелить так же сложно.

— Они ни в чем не виноваты… я тебе клянусь. Я попросил их помощи, чтобы…

Он осекается. Алая струйка неожиданно бежит изо рта, в углу лопается несколько кровавых пузырей. Я не стрелял в него, никто не стрелял. Но огромное количество кровавых пятен разом расцветает на рубашке. Все больше. Больше. Адамс собирается ринуться вперед, но дрожащая рука поднимается в запрещающем жесте.

— Нет! Я же тебе говорил. Что бы ни случилось…

Левой ладонью он накрывает живот, сгибаясь. Я уже видел: именно так подорвавшиеся, и добиваемые штыками, и раненые осколками зажимают вываливающиеся внутренности. Весь подбородок Райза залит кровью, дуло моего револьвера все еще целит в его взмокший лоб. Но он… улыбается? Да, и это новая улыбка. Жалости нет, есть мольба о ней.

— Мне не отречься от моих богов, — шепот едва уловим, — хотя они предали меня. Но… — последнее он почти сплевывает кровью в траву, оседая ниже, — ваш добрее и зорче. Ты стал дланью Его, ты — Его глаза. Посмотри же на меня, жрец Изувеченного Бога. Он ведь впустил меня, сам впустил сюда, неприкаянного и истерзанного. Я люблю ваш мир. Поверь, я… не…

…Не демон. Райз не опускает головы, без страха, лишь с тоской смотрит на мой крест и сам тянет к фигурке Христа окровавленную руку. И, не до конца сознавая, почему, не зная, не ошибаюсь ли, я подаю свою. Удивительно… сколько я порицал прочих церковников за возвращение в Салем и что сотворил сам, когда солдат во мне в очередной раз победил пастора. Легко отказал в пощаде тем, чьей вины даже не знаю.

— Ты сможешь встать?