Рыцарь умер дважды

— Мильтон, он зарежет ее! — я почти взвизгиваю, в свою очередь встряхивая его за плечи. — Не зарезал одну, так зарежет другую из этих чертовых сестричек, пока мы болтаем! Твое джентльменство не…

Я осекаюсь. Я понимаю, что сказал, по тому, как перекашивается его лицо.

— Не одну, так другую… — Мильтон, шагает вплотную, и я невольно отступаю. — Значит, Джейн он действительно не убивал… Ты знаешь это? А может, даже знаешь убийцу?

Он не верит, не хочет верить, но я ведь не посмею ему солгать. Я киваю и получаю резкий удар, от которого не загораживаюсь: на это у меня тоже нет права. Я просто падаю Мильтону в ноги и смотрю снизу вверх сквозь туман, шум, всполохи. Кровь заливает губы. На вкус она совсем иная, чем та, что лилась из шрама. Горчит.

— Ты обманул Эмму. — Он наклоняется, сжав кулаки до хруста.

— Но вождя обвинил…

…не я, а жрица.

— …Ты не рассказал мне, видя, как меня мучает та смерть!

— Да ты не верил даже, что я волшебник, ты бы…

Он не слышит. Да и есть ли смысл спорить?

— Ты не помог шерифу! И Андерсену! Чтобы было по-твоему? Чтобы мы бежали скорее к принцу за спасением и делали все, что ему надо? Ты… — руки бессильно разжимаются, — да какой ты волшебник? Ты тварь.

И я закрываю глаза, увидев, как он поджимает губы не в улыбке.

Я верил: не откроется, нет, не так. Я хранил тайну гибели Джейн; куда важнее казался я сам, я и моя свобода, а не убитая девочка-рыцарь, которой кто-то когда-то дорожил. Забавно… я действительно тварь. Для его Джейн, его города я не сделал почти ничего. Я вполне заслужил потерянное доверие, все, из-за чего теперь захлебываюсь и заикаюсь, привстав на локте.

— Все не так… я…

Наверное, Мильтон хочет ударить меня еще раз, но вместо этого вдруг со вздохом опускается рядом. На лице больше нет гнева; там разочарование, будто я — неразумный ребенок, с которого много не возьмешь. Не мужчина, не друг, не боевой товарищ. Никто.

— Черт возьми, Амбер, я просто не понимаю, как ты мог, как…

Он вскидывается — молча, но под взглядом замирает Кьори, ринувшаяся было к нам. Она хромает, вот-вот упадет, вся дрожит. Мильтон отворачивается, с брезгливой жалостью глядит снова на меня. Протягивает руку. Вытирает текущую из моего носа кровь. Это тоже не жест друга, лишь машинальное движение врача.

— Я молю Господа, Великий лжец, об одном. Чтобы хоть жизнь Джейн не была на твоей…

— НЕТ!

Крик — не с моих губ, хотя я готов кричать то же. Это змеиная жрица падает рядом и впивается в мое плечо, пытается оттащить меня, заслонить. Она думает, Мильтон свернет мне шею или сломает кости: слишком много холода в его глазах, много даже для меня, привычного к нему в разные минуты. Я качаю головой, силюсь отстранить ее:

— Оставь, мы сами…

— Я ее убила! — выпаливает глупая девочка, приговоренная, которую я хотел, действительно хотел хоть на время оградить от признаний. — Я! Проткнула ножом, раз, и еще, и еще! Она была врагом — твоя Жанна! Предала нас, а может… не предала, я не знаю! Мне было страшно! — Она задыхается, бессильно жмурится. — Я… согрешила, вы так это зовете, да?! А он не виноват! — Снова она тщетно дергает меня к себе. — Не мучь его! Он хотел жить! Чтобы его спасли и чтобы он спас нас! Чтобы никто больше не погибал, не сражался, не…

Она утыкается лицом в траву. Мильтон, потрясенный, прижав ладонь к груди, глядит на меня, и я киваю. С подлым облегчением и невыносимой горечью разом.

— Она и Джейн были дружны, а потом случилось это. Я скрыл, да, и мне нет оправданий, кроме того, что поначалу я не знал сам, а потом не знал, кого еще погубит правда. Я… должен был думать о двух мирах, Мильтон. Увы, волшебники могут не все. Но… я бы не тронул Джейн. Она всегда была ко мне слишком добра, совсем как ты. Пожалуйста… — сглатываю, с трудом делаю вдох ртом, — поверь мне еще раз, последний. Я прошу многовато для одного дня, да?

Он с прежней горечью глядит на меня, а потом… просто помогает сесть. Кровь льет из разбитого носа; Мильтон все так же молча дает мне платок. Я запрокидываю подбородок, но, вспомнив о даре и сосредоточившись, останавливаю кровотечение усилием мысли. Пальцы светятся лиловыми искрами. Мильтон криво, натянуто усмехается:

— Думаю, доктор тебе больше не понадобится. Никогда.

Пятна алеют на платке, сжатом в кулаке. Горло то и дело перехватывает, и я не знаю, могу ли хотя бы поднять глаза; пока на это нет мужества. Я лишь жалко шепчу:

— Нужен. Всегда будет. А еще, знаешь… глупому принцу нужен советник. Если…

Всхлип заставляет осечься. Кьори рядом, прячет лицо в ладонях и раскачивается. Отрешенно думаю о том, что нужно защитить ее, что я не позволю Мильтону тронуть ее, если попытается, — а ведь он вправе. Я меж ними: праведным гневом и спешным судом. Но…

— Не плачь, малышка. Не надо. Все решают на небе, ты слышала об этом?