Рыцарь умер дважды

Великий шептал: «Мы догоним его, догоним». Он мчался по зеленому небу, под самыми облаками, порой разрывая их в клочья. Мы миновали лес, полный тревожных огоньков: повстанцы вышли из убежищ, пытались понять, что случилось, в каком из миров. Мы пролетели над Черным Фортом, где горели окна и костры, и индейцы метались с таким же испугом. Мы снова оказались над бесконечными древними деревьями, снова помчались: над пустошами, убогими деревушками, низкой горной цепью. Потом мы летели над черной гладью озер, потом увидели сияющие поля. Тлеющие цветы распускаются ночью. Они видят все.

…И мы нашли там его. На самом краю мира.

Это действительно так, как описал Вайю: бесконечные звездные пространства, не зеленые, а синие. Они начинаются там, где обрывается последний клок каменистой, крошащейся земли. От них отделяет только тоненькая, дрожащая как в душном мареве полоса воздуха. Только редкие бутоны все тех же цветов, свешивающих любопытные яркие головки в темную искрящуюся бездну. И только один шаг. По ту сторону нет живых, никогда не было и не будет.

Мэчитехьо с Джейн на руках стоит спиной к небесной пустоте, он увидел нас. Мы подступаем к нему, но невольно я тут же отшатываюсь, вскрикиваю: теперь моя сестра окончательно мертва. Все время, что она провела в могиле, все наши и минувшие здесь дни — на ее желтом лице, в ее тусклых волосах. Запах гниения настигает меня, и, защищаясь от него, едва не падая, я прижимаюсь к светочу, онемевшему и окаменевшему.

— Нет! — наконец врывается в тишину, и Эйриш протягивает руку. — Ты… должен просто отпустить ее. Ты…

— Должен, — отзывается вождь.

Я смотрю в его глаза — тлеющие угли, которые увидела впервые в Лощине, там, где не знала ничего. Они погасли. Рука Эйриша жалко дрожит, через мгновение он шагает навстречу.

— Между нами будет мир. Все будет так, как она хотела, как вы хотели…

— Будет, — снова размыкаются сухие губы.

— Мы похороним ее, как она достойна. — Еще шаг. — Как спасительницу. Рыцаря. Как твою супругу. Как…

— Вместе.

И он просто делает шаг назад. За край.

Я успеваю сжать ладонь светоча, остановить его, оттянуть прочь. Мы замираем, а белое кружево ползет по темному одеянию и доспеху, по волосам цвета воронова крыла и цвета молодой коры, по птичьему черепу и сияющему мечу в ножнах. Небесного холода все больше. Он впивается в них с жадностью животного и душит облако пара, вырвавшееся у вождя изо рта. Мэчитехьо в последний раз глядит на нас. Чуть заметно кивает, а потом и его, и Джейн, окутывает свет. Я клянусь: Джейн, снова нетленная, открывает глаза и улыбается мне. Эта улыбка — тоже последняя. Промерзает, исчезает вместе с дрогнувшим на губах словом.

«Люблю».

Лишь тогда, осознав, что даже слезы покинули меня, что ни одна не заберет с собой эту боль, этот лед, эту необратимую скорбь, я начинаю кричать. Лишь тогда сама рвусь вперед, сквозь завесу в смерть. И уже Эйриш удерживает меня, пытается оттащить, позволяет бить себя в грудь и ловит, мягко сжимая руки.

— Они ушли… не держи их. Не будь как я.

Но я не могу больше сражаться с собой. Я смолкаю, только сорвав горло.

За краем нет больше двух застывших трупов. Звездные дали пусты и немы, только какая-то сияющая точка приближается, почти слепя глаза. Я отворачиваюсь, потом, — просто чтобы не упасть на землю, чтобы не начать терзать и вырывать цветы, как однажды на крыльце своего дома, — снова вглядываюсь.

То, что мчится к нам, различимо все лучше. Это не просто точка, и первыми ее суть выдают пугливо пригнувшиеся тлеющие бутоны у наших ног. Из космоса летит вихрь крошечных звезд-светлячков. Они всех цветов, они бьются друг о друга и глухо, мелодично звенят. Они… словно поют. Поют на языке, которого я не понимаю, но который, кажется, понимает Эйриш: внезапно выпустив меня, замерев, он улыбается и ловит одну звездочку, крепко сжимает в кулаке.

— Да. Я знаю. Спасибо… спасибо тебе за все. Прощай.

Все светлячки разом гаснут. Только пойманный, вылетев из раскрытой ладони, превращается в слабый ветерок, и, приветствуя его, уже все светящееся поле стелется по земле.

Скоро начинается буря. И эта буря — в двух мирах.

[КЬОРИ ЧУТКОЕ СЕРДЦЕ]

У молодого экилана красивое лицо. Я помню его — с ночи, когда в темнице он тихо, сочувственно, не так, как прочие, спросил мое имя. Он мало изменился. И уже тогда, едва он взялся смуглыми пальцами за решетки и вгляделся в меня, я почему-то подумала: «Он добрый». Сердце в страхе шепнуло: «Добрых экиланов не бывает». И я не отозвалась.

Он ждет своего вождя — уверена, ждет. Не потому ли придвинул старый стул к окну, не потому ли весь обратился к небу и не замечал даже, как ветер терзает волосы? Он любит его… это я тоже поняла в тот раз. За что любить Злое Сердце, за что, если и Жанна, и этот юноша, и светоч… Не за то ли, что я изведала на себе, когда его рука легла на лоб и забрала страдание? Не узнаю. Уже не узнаю.