Рыцарь умер дважды

Я помню, как мисс Джейн взрослела — бок о бок со мной, ведь дружба родителей с годами крепла. Помню наши игры и разговоры. Помню, как учил ее стрелять и запрещал совать пистолет за пояс, доходчиво объясняя, почему это опасно. Помню, как однажды по пути домой отец сказал: «Жаль, Винс. Жаль, ты ей не пара…». Мне не было жаль: я никогда не любил мисс Джейн сильнее, чем как сестру, и я не мог пока представить, что мне вообще придется жениться на белой. Я рассмеялся, отец тоже: «Какой ты еще дурак, Винс, вы так подходите друг другу!». Но он ошибался.

К тринадцати — когда я учил мисс Джейн обращаться с оружием, — мы уже отдалялись. Ее все больше тянуло в общество сверстниц, меня — к рейнджерам. Для человека естественно искать тех, кто может чему-то научить его, либо тех, с кем он мог бы учиться вместе. Мисс Джейн предстояло стать чьей-то женой, мне, как я надеялся, — опорой отцу. Наша дружба померкла. Ну а когда, расцветая прелестным цветком, мисс Джейн однажды спросила, случалось ли мне целоваться, я со смехом сообщил, что это не дело ума всяких бледнолицых мисс, и она, привставшая было на носки, с досадой покраснела. Но я помню мисс Джейн. Помню все танцы, которые она дарила мне, и смешки, которыми сопровождала мои отказы и согласия.

Я помню: в последнее лето наше общение окрасилось в странный, отличный от прежнего оттенок. Мисс Джейн вновь стала искать моей компании слишком настойчиво, нередко — уводить от прочих гостей, нисколько не тяготясь этикетом. Но беседы наши не были больше о пустяках, основной предмет их меня настораживал и хуже того, отвращал. Мисс Джейн внезапно начала интересоваться моим прошлым, прошлым мальчика, брошенного в лесу. Прошлым, о котором даже в детстве практически не спрашивала, то ли более увлеченная будущим, то ли из опасения меня ранить.

Мисс Джейн спрашивала, какой была моя мать, каким — так и не признавший меня отец. Спрашивала, ходили ли в племени слухи о моем настоящем родителе. Спрашивала, не произошло ли в ночь исчезновения чего-то необычного, не готовилось ли значимого обряда. Так она пытала меня вечер за вечером, почти на все я отвечал: «Не знаю». Однажды она задала два вопроса, которые, казалось, вообще ничего не могли ей дать. Не могли, ведь во времена, о которых шла речь, мисс Джейн еще не появилась на свет. Она спросила: «Каким был ваш вождь?». И еще: «Был ли в вашем племени шаман?».

На первый вопрос я ответил, как вождя звали; поведал, что он был умен и справедлив, что уходил постепенно к закату, что носил талисман — камень с отпечатком древней раковины. На второй я кивнул и прибавил, что шаман был молод и невероятно силен, что заклинал погоду и зверей, что излечивал самые губительные недуги. Такова была слава нашего шамана, что к нему ходили со всей округи, еще во времена, когда у племени были соседи. Иные до последнего дня являлись с гор, принося детей и приводя жен. Велик был шаман… велик, но горд, так мне, еще ребенку, казалось, когда я замечал его острый брезгливый взгляд, устремленный на меня ли, на соплеменников, даже на вождя. Я так опасался его, что и не хворал: только бы у него не лечиться.

Мисс Джейн спросила тогда: «Как его звали?». Я назвал имя, и она побледнела. «Зачем тебе, сестра?» — спросил я, и каким же принужденным был ее смех, когда она ответила: «Любопытствую, Черная Пантера. Просто любопытствую».

Еще раньше мисс Джейн показала мне искусно вырезанного койота и спросила, мог ли подобного сделать мой соплеменник. Я ответил, что да: шерсть, морда, коготки — все похоже на почерк наших мастеров. Я спросил, где она нашла эту вещь, Джейн ответила: в лесу. Не был ли это мой лес?.. Она ходила туда гулять. Впрочем, я не мог представить, чтобы мисс Джейн забрала что-то из пустых жилищ; для нее это значило красть у мертвецов, а мисс Джейн была честной. Честной до последнего вздоха, который я не застал. Но я помню мисс Джейн. Всегда буду.

Я помню еще кое-что важное: я солгал ей единожды, отвечая на вопрос о прошлом. Вопрос тот был: «Как думаешь, жив ли твой вождь?»; ответ мой был: «Не знаю». Но я знаю. Потому что однажды я, как известно многим в Оровилле, возвращался к своему покинутому обиталищу. Возвращался искать свою душу и нашел, но помимо нее нашел кое-что еще. То, чего предпочел бы не видеть, о чем предпочел бы не знать, чего предпочел бы не касаться.

Тогда — оплакивая отца и проклиная себя, — я в отчаянии раздирал пальцами мох, вспарывал, ломая ногти. Тогда, молясь своему новому белому Богу Христу и одновременно взывая к предкам, я мечтал, чтобы земля разверзлась, чтобы зелень вросла в меня, как вросла в нашу ветхую утварь, брошенную будто век назад. Тогда, — глубоко погрузив руки в рыхлые комья, — я нашел кое-что. Скелет с талисманом на шее — камешком, хранящим отпечаток древней раковины. Несколько других скелетов, не опознаваемых вовсе. Сломанное оружие. И много, много ответов.