– Я полагал, что одна рана ― одна война. Она мучила нас обоих, и оба мы были повинны, ведя ее. Я окропил своей кровью зачарованные символы, но тщетно. Сегодня у меня будет иная кровь: не подойдет жертва врага ― я принесу в жертву союзника. Молодой ягуар, убитый над Фортом… я велел жрецу перерезать его горло, пока тело свежее. Все они делят раны, все едины.
Это должно сработать, и… я не могу не думать о том, насколько щедрое для Вождя решение ― взять мертвеца, не трогая живых друзей Жанны. Он… изменился.
Все изменилось.
– Пусть Звезды, создавшие эту гробницу, примут твое подношение.
Блеклая улыбка не оживляет его лицо, оно остается опустошенным.
– Я не жду этого. Возможно, я иду не теми путями, возможно, не стоит ослеплять себя
– Я всех их стараюсь сделать такими.
Он удовлетворенно кивает.
– Помнишь место, где мне пришлось убить Бесшумного Лиса?
– Поляна с уснувшими змеями? Ты так спешил уйти с нее…
Новая улыбка тяжелее и желчнее.
– Я лишь хотел увести вас любой ценой. Потому что там я нашел того, кого ни в коей мере не думал найти и чье присутствие не желал вам открывать. Я почувствовал его, Белая Сойка. Это был светоч. Эйриш Своевольный Нрав, проигравший мне поединок.
Он замолкает, давая время осмыслить, но я не знаю, сколько мне нужно. Так же, как недавно я не мог поверить глазам, теперь ― не верю ушам.
– Эйриш мертв, ― сами произносят губы. ― Намного дольше, чем…
– Чем ты живешь. Верно, так и было, но… ― Вождь плавно расцепляет руки, ― что-то изменилось. Его нынешняя сила ярче звезд. Дробится, как рукава ручья, где один поток толкает мертвую воду, но второй ― живую. Я хочу знать, где он берет эту живую воду, Белая Сойка. Я не сомневаюсь: он на пути к тому, чтобы восстать. Жанна скрыла это от меня, помня, чем кончилась наша с ним давняя близость, ― я ее не виню. И, скорее всего, скрыла от него связь со мной, иначе вряд ли он доверял бы ей: он ненавидит меня. Правда, мне не дает покоя мысль, что он мог все понять и убить ее… но пока я гоню это прочь. Всему свое время, я узнаю убийцу, когда разомкнутся ее губы.
Если они разомкнутся, Вождь…
– Почему вообще ты думаешь, что она знала о светоче?
Он опускает взгляд на собственные запястья, потом вновь устремляет на меня.
– Светоч не один был на поляне. Там прятались и живые. Змеиная жрица, повстанка и… кровная сестра Жанны, похожая на нее как две капли воды.
– Сестра? С Той Стороны?..
– Да, Белая Сойка. Она едва пришла, но поспешила именно туда,
– Если так, то, когда
Вождь обрывает меня с явным нетерпением:
– Если поединок меж нами грядет, так суждено. Но от тебя не требуется об этом думать, от тебя нужно иное.
Ты исполнишь?
– Да, конечно…
Но сердце упало, сжимаются кулаки. Одна мысль о поединке Вождя и обретшего силу светоча устрашает меня, как устрашают мысли о новом витке войны, которую Вождь и Жанна хотели прекратить. Зачем так злы боги? Зачем?..
– Каждый день, ― вкрадчиво начинает Мэчитехьо, ― ты или кто-то, кому ты веришь, должен быть там, среди зарослей, в небе или ином укрытии. Я дам защиту от змей, дам беззвучие, дам перо для невидимости на крайний случай. Кто ходит туда, о чем говорит, является ли туда Эйриш или прячется там зверем, тенью, духом, ― все это я хочу знать. Если проводятся ритуалы, если приносятся жертвы, хоть что-то, ― я хочу знать.
– Ты узнаешь, ― тихо обещаю я.
– Это не все.
Он поднимается, снова идет ко мне. Остановившись вплотную, цепко смотрит в глаза.
– Жанна оберегала сестру. Та ничего не ведала, она слаба и нежна. Скорее всего, появление ее было попыткой передать повстанцам последнюю волю Жанны, больше она не возвращалась. Но если вернется, если светоч призовет ее, ― а он может призвать… ― Вождь вынимает невзрачное серое перо из собственных волос и дышит на него, затем вручает мне. ― Его нужно носить за ухом. Едва девчонка явится, зовите меня. Я услышу и приду. За ней.
Глаза горят, ноздри трепещут. Он чует чью-то кровь. Светоча? Или…
– Зачем она тебе? Ведь она…
Не Жанна. Вождь сжимает мою руку, заставляя крепче сомкнуть пальцы на сером пере.
– Она ―
– Хорошо… ― но в горле почему-то ком.
– А теперь я тебя провожу. Жрец уже, наверное, ждет меня.
За спиной вспыхивают зеленым мертвые глазницы. И я устало опускаю веки.