Рыцарь умер дважды

Какое-то время меж нами висела тишина.

– Ты действительно хочешь именно этого или опять смеешься?

Ты улыбалась, глядя неверяще и пытливо. Я поднес трубку к губам, втянул дым и выпустил его через ноздри. Твое лицо скрыла на миг густая завеса; за этот миг я задушил мысль о том, что мог бы просить большего.

– Да. Мы придаем значение таким вещам. Не потому ли мы побеждаем?..

…Ты даже не пыталась обмануть меня; отданная игрушка была любимой по-настоящему. Ты принесла изящного, вырезанного из соснового дерева лиса с острой мордой. Ты не хотела расставаться с ним: пальцы сжались, прежде чем вложить в мою ладонь фигурку. Я сразу узнал мастера, сделавшего ее, Джейн, узнал. Маленькая Серая Белка, женщина с прекраснейшими в нашем селении волосами цвета обсидиана. Изгнанная мужем, в горе остригшая пряди и надолго переставшая говорить с соплеменниками. Давшая жизнь моему первому сыну.

– Мать обменяла этого лиса у краснокожей, когда ждала меня, ― тихо сказала ты. ― Сказала, что она была красивой и печальной, будто кто-то когда-то предал ее.

И я понял, что круг замкнулся.

***

…Недавно я вернул тебе эту фигурку, Джейн, вернул вместе со второй ― из дерева темного, грубого, невзрачного. На Той Стороне многих детей племени учили резьбе; некоторые освоили ее и позже выменивали игрушки, посуду, маленьких идолов чужого распятого бога и его матери на нужные вещи, деньги или спиртное, которое Рысь с Малой Горы запрещал, но которое, как и все запретное, вызывало безудержное любопытство. Я был из других ― освоивших, но забывших. Теперь вспомнил, и легко нашел тот самый, нужный, тик, и срезал ту самую, нужную, ветвь, и стружки покорно застонали, выпуская на волю Койота.

Койот ― вечный спутник Серебряного Лиса. Койот идет за ним, на какую бы тропу ни ступило быстрое легкое создание. Оба сильны, оба видят мир по-разному: один раскачивает, как маятник, другой баюкает, как колыбель. Но когда-то они вдвоем отделили сушу от бушующего океана. Бросили в землю первые семена подсолнечника. Из дыхания их родились теплый ветер и снежная буря. Таковы мы. Таковы мы, правда, Джейн?

Это я в последний раз сказал тебе на прощание, и ты ускользнула в лесную чащу. Оба мы верили, что вскоре ты вернешься навсегда. Но наше «навсегда» настало только теперь.

Когда, простертый перед каменной могилой, я не могу открыть глаза.

-tawmi-

Это повторялось: сражения, трубка мира, апельсиновое вино и непримиримость. Мы говорили о многом, но никогда не вспоминали ночь Созидания, в которую держались за руки в страхе перед тем, что несла с собой наша война. Круг по-настоящему замкнулся. Мы были заперты в нем, и все меж нами казалось продолжением оборванного боя.

Ты всякий раз ждала гибели. Я чувствовал это, но ты продолжала приходить беззащитной, а я ни разу не позволил причинить тебе вред. Когда ты покидала меня, я лишь мрачно усмехался и, не отвечая на вопросы братьев, повторял: «Всему свое время». Неважно, удавалось ли нам прийти к согласию. Чаще всего ― удавалось.

Всякий раз взамен перемирия, или жизней, или целительных снадобий я просил у тебя что-то с Той Стороны. Оружие ― никогда; оно окончательно сделало бы войну неравной. Но ты приносила многое другое: инструменты, которые воровала у знакомого врача, и настоящий табак, местные замены которого были совсем не так хороши, и однажды мешок желудей, потому что, живя в лесах, мы любили печь хлеб на желудевой муке, а в Зеленом мире нет дубов. Но чаще я просил другое, и, наверное, в этом для тебя было больше странности, чем даже в желудях. Я просил то, чего мне больше всего не хватало. Книги.

Ты не знала ― и никто не знал, почему же я так ненавижу белых. Ты не знала ― и никто, кроме, наверное, Рыси с Малой Горы, не понимал, сколько горечи в моей ненависти. Ты не знала ― и сам я не сразу признался себе в том, как влек меня, еще молодого шамана, обреченного вечно служить племени, мир за пределами селения. Странные дома: высокие, стройные, порой выкрашенные в поразительные цвета. Странные облики: белые все были не похожи одеждой, носили разные уборы, могли как отпустить, так и остричь волосы. Странные развлечения: танцевать парами, разыгрывать на сценах истории, петь, не только когда молишься, но порой и просто так. Казалось, белые ничего себе не запрещают, но несмотря на это их город жил, рос, дети были здоровыми, счастливыми и смелыми. Наше же племя утопало в запретах. Вцеплялось в традиции. Боялось знаний. Мне немало стоило добиться от вождя даже дозволения пользоваться медицинской утварью, выменянной и купленной. Он говорил: «Ты так силен, юный шаман, зачем тебе это?». Я, видя, как загнивают даже исцеленные колдовством увечья, отвечал: «Силы духов недостаточно, нужен смертный ум». Впрочем… многие братья и не понимали, что стерильные бинты и антисептики ― не магия.