Рыцарь умер дважды

– Послушай, Эмма. ― Она с явным трудом подбирает слова. ― Послушай, хотя это будут мало отличаться от того, что говорит пастор. Я знаю, что с тобой творится. Знаю. Понимаю.

Да ?..

– Нам не хватает Джейн, Эмма. ― Голос срывается, но мама собой овладевает. ― Всем нам, разница лишь в том, что мы с отцом немного… огрубели, не так хрупки, пытаемся следовать утешающим заветам церкви. Он может заниматься пароходами, я могу тоже делать дела и прятаться. И у нас есть еще ты, наше яблочко… понимаешь?

Киваю, хотя слова подобны шуму, лишенному смысла. Я уже знаю, к чему они ведут.

– Эмма. ― Мама удерживает мои руки. ― Не замыкайся. Не надо так, прошу. Джейн хотела бы, чтобы ты жила. Я знаю.

Джейн хотела бы многого, мама. И ты не знаешь об этом ничего, как и я. Я блекло, безнадежно улыбаюсь. Мама сжимает пальцы крепче.

– Теперь тебе жить за двоих, Эмма. И пожалуйста…

«Жить за двоих». Похоже на правду. А дальше умереть за двоих? Я закрываю глаза.

– Пожалуйста, спустись. ― Мама целует меня в лоб. ― Не наряжайся, не надо, просто спустись. Поужинай. Тебе будет интересно и, может, станет легче. Мистер Райз добр и обаятелен…

Мистер Райз пришел не утешать нас в скорби, мама. Мистер Райз приехал в город не веселить публику, мама. Мистер Райз заберет твою вторую дочь, мама. Скоро.

– …А как только ты скажешь, что устала, никто не станет тебя удерживать. Я не разрешу.

Она выпускает меня, и несколько секунд мы глядим друг на друга. Потом мама выходит, а я падаю обратно на колени.

Я выйду к нему, мама. Выйду. Лучше так, чем снова слышать его голос в своей голове.

***

Нас знакомят, и Амбер Райз галантно целует мне руку, говоря, что очарован. Мы садимся за стол, и мне начинает казаться, что догадки ошибочны. Великий не обращает на меня внимания; его занимает что угодно: еда, обстановка, отцовские комплименты фокусам, акцент кухарки, доктор Адамс. Что угодно и кто угодно, но не я.

– Ну, ты впечатлен? Впечатлен? ― интересуется он, тряся шевелюрой и перевешиваясь через край стола, хотя доктор сидит рядом. ― Я помню, как ты хватался за сердце, когда в Сан-Франциско я показывал фокус с ледяным кубом. Утешься, я его забросил. Скука.

– Вы выбирались изо льда? ― Мама с ужасом глядит на него. ― Но это опасно! Вас может парализовать!

И вообще ваши номера такие страшные…

– Они не только страшные! ― Амбер Райз назидательно поднимает палец. Белые манжеты оттеняют золотые веснушки. ― Они еще продуманные и отработанные. Поэтому, ― он шлет маме ласковую улыбку, ― за меня не нужно бояться. И тем более за тех, с кем я выступаю. Марси и Золи, негритянки, которых я сегодня распилил, безоговорочно мне доверяют вот уже три года. К слову… ― фыркнув, он вдруг по-мальчишески пихает доктора в бок, ― я подумываю жениться на одной из этих красавиц, только никак не выберу. Возьмешь вторую? Ты же по-прежнему холост?

Он смеется, и обычно сдержанный доктор смеется с ним. Отец тоже улыбается, качая головой, и начинает рассуждать над здравым вопросом, позволит ли церковь подобный брак. Беседа оживляется. Я могу в ней не участвовать и пользуюсь этим: вглядываюсь в незнакомца, по-хозяйски развалившегося за нашим столом.

Великий производит впечатление балованного богача: манеры изящны, как у жителя большого города. Столь же изысканное существо я знаю лишь одно ― Флору Андерсен; наверное, иллюзионист поверг бы ее в восторг. Меня же он страшит, потому что я слышу его зов, тот самый голос из Саркофага. Амбер Райз и Эйриш Своевольный Нрав едины. Или…

Или я безнадежно помутилась рассудком от горя? Что если весь Зеленый мир, легенда о Жанне, странное путешествие ― просто…

– Что? Как мы познакомились с доктором? ― Смех Райза врывается в сознание и сметает слово «сумасшествие». ― О. Удивительная история!

Он зачем-то берет салфетку и взбрызгивает виски. Подносит ткань к правой щеке, принимается что-то неторопливо стирать и одновременно продолжает говорить. Лицо принимает особенно живое выражение, глаза вспыхивают ярче.

– Как-то в бою близ Батон-Руж меня героически контузило. Я, несчастный и потерянный, бродил меж рот, не помня свою. Набрел на него, он позволил мне переночевать в его палатке, а потом…

– А потом южане напали, ― грустно продолжает доктор. ― В крайне неудачный момент, мы были не готовы, они подпалили нас, как дичь в лесу. Меня чуть не убили, но Амбер спас мне жизнь. Спас и…

– Спас героически, док, ― самодовольно повторяет любимое слово Райз, продолжая тереть щеку. ― Рискуя собой. И теперь… ― артистичным жестом он бросает испачканную чем-то бежевым салфетку на стол и подается вбок, ― мы носим этот знак.

Фамильярно навалившись Адамсу на плечо, Великий почти касается виском его виска. В миг, когда это происходит, я понимаю: щеку иллюзиониста уродует такой же длинный багровый полумесяц, как и щеку доктора. Шрамы продолжают друг друга, точно нанесены одним клинком.