Рыцарь XX века<br />(Повесть о поэте Абд ар-Рахмане аль-Хамиси из долины Нила)

Как я тоскую по твоим глазам,
По свету их.
О боже, как хочу я
В них утонуть, чтоб, скорбь мою врачуя,
Твоей любви целительный бальзам
Облек меня волшебной синевою.
О солнце над лазурною волною,
Как я хотел бы стать хоть чем-нибудь
В твоей стране,
Куда заказан путь.
Я стал бы соловьем в твоем саду,
Где солнце облака вплетает в косы,
Где в розовых кустах искрятся росы,—
Я пел бы там…
Но где тебя найду?
Болит
Незаживающая рана:
Зачем из жизни
Ты ушла так рано?

* * *

…Из нитей сердца
Я соткал мольбу
Холмам и птицам,
Звездам и рассветам,
Чтобы мою печальную судьбу
Узнали все влюбленные поэты,
Чтоб знали,
Как несчастен человек,
Любимую утративший навек.

Изгнание

1970 году умер Гамаль Абдель Насер. К власти пришел Анвар Садат, сторонник проамериканской ориентации. Те перемены к лучшему, которые были достигнуты в годы правления Насера и должны были облегчить жизнь порабощенного феллаха и рабочего, те реформы, которые должны были способствовать развитию государственной промышленности Египта, — все подверглось пересмотру. Земли, конфискованные у феодалов после революционного переворота и отданные феллахам, были отобраны и возвращены помещикам. Частный капитал получил небывалое развитие. Капиталисты Европы и Америки открыли новые банки и вскоре стали хозяевами экономики Египта. Демократические свободы, завоеванные революцией, были отвергнуты Садатом, арестованы прогрессивные деятели, посвятившие свою жизнь борьбе за социальную справедливость, прерваны связи со странами социализма, высланы из Египта инженеры, строители Асуанской плотины, ученые, военные советники, закрыто Общество египетско-советской дружбы. Об этих переменах, которые нанесли огромный урон стране, аль-Хамиси писал с гневом и возмущением.

— Я написал несколько статей, в которых разоблачил предательство, творимое египетской реакцией, — рассказывал он друзьям. — Я видел это предательство в преднамеренном ухудшении советско-египетских отношений, в оголтелой антисоциалистической кампании, развязанной на страницах газет и журналов, в постепенном отказе правящего режима от прогрессивных реформ Насера. Эти мои статьи вызвали гнев реакции. Мне стало известно, что надо мной готовится расправа.

Главнокомандующий египетскими вооруженными силами, генерал Мухаммед Ахмед Садек, во всеуслышание сказал, что мятежного поэта надо проучить. Он угрожал расправой и поручил тайной полиции следить за поэтом. У дома, где жил аль-Хамиси, появились полицейские в гражданской одежде. Они круглые сутки вели слежку, брали на учет каждого, кто приходил в дом аль-Хамиси. Было тревожно: не пострадают ли друзья, которые часто бывали в этом доме? Не хотелось подвергать опасности поэтов, актеров, общественных деятелей, друзей из Сирии и Ливана. Опасность быть арестованным грозила не только хозяину дома, но любому из гостей. Пришлось предупредить товарищей. Аль-Хамиси лишился возможности видеть близких и дорогих ему людей.

Когда поэту запретили печатать свои стихи, когда издательствам запретили выпускать его книги, аль-Хамиси послал Садату телеграмму протеста. Поэт требовал снять запреты. Но ответа он не получил.

— Ты для них опасный враг и противник, — говорили друзья при встрече в какой-либо редакции, где были изъяты готовые к печати статьи.

— Пребывание в Каире рискованно! — предупреждал редактор ведущей газеты.

В эти трудные дни были и свои радости. Аль-Хамиси, лишенный возможности заниматься общественными делами, имел больше времени, чтобы видеться с детьми. Теперь его чаще навещал сын Ахмед, студент университета, мечтавший стать филологом. Он с увлечением писал свои первые рассказы, изучал классическую литературу Англии, Франции, России, русский язык, чтобы в подлинниках прочесть произведения Льва Толстого и Федора Достоевского. Еще в школьные годы отец привил сыну любовь к арабской поэзии. Ахмед знал стихи многих египетских поэтов, но ближе и дороже всего того, что он знал, были произведения аль-Хамиси. Сын преклонялся перед редкостным талантом отца, но не решался выражать свой восторг. Он читал новые поэмы и радовался. Горести и печали отца были и его печалями. Каждый вечер при встречах сын с тревогой ждал, что скажет отец. Не собирается ли покинуть Каир?