- Но я еще не поужинала, - сказала упрямица. Когда она была еще маленькой девочкой и с ней занимался отец Крадок, он всегда заставлял ее читать дополнительные молитвы, надеясь, что Господь услышит их и избавит Глориану от ее ужасного упрямства. До сих пор, однако, этого не случилось, и отец Крадок, должно быть, удивлялся нежеланию Господа помочь Глориане. Но сама она считала, что у Всевышнего есть чем заняться, кроме как исправлением юных девиц.
- Как твой опекун и хозяин дома, - не отступал Гарет, чуть сильнее сжимая ее плечо, - я приказываю тебе повиноваться.
Глориана шумно вздохнула и поднялась со скамьи.
- Не смею ослушаться, - прошептала она, улыбаясь Гарету.
- Мудрое решение, - ответил он.
Едва Глориана вышла из-за стола, как Гарет схватил ее за руку и потащил с помоста, увлекая в толпу. Дэйн некоторое время смотрел им вслед, размышляя, то ли броситься за ними, то ли оставить все как есть. Потом он подошел к помосту, сказал несколько слов Мариетте и сел за один из нижних столов вместе со своими людьми.
Один из мимов подошел к Глориане и молча протянул ей маску. Глориана взяла ее - это было полусмеющееся, полуплачущее лицо, что как нельзя лучше подходило к создавшемуся положению. Глориана старалась не показывать своих чувств, но, хотя на ее лице сияла улыбка, девушку душили слезы. Она приложила маску к лицу, сделала шутливый реверанс и последовала в танце за Гаретом.
- Ненавижу его, - сказала она.
- Я не виню тебя, - мягко ответил Гарет. Он всегда был понятливым и терпимым человеком. - Я слышал, ты собираешься поселиться в деревне, в доме своего отца, одна, в обществе одних лишь служанок.
- После церемонии посвящения Эдварда в рыцари я тут же покину замок, - подтвердила Глориана.
Гарет вывел ее из шумной залы в прохладный коридор, тускло освещенный масляными светильниками, вделанными в стены. Глориана опустила маску и рухнула на скамейку. Силы оставили ее, но она устала не от танцев. Попытки сохранить достоинство истощили ее до предела. С того момента, как вернулся Дэйн, она чувствовала себя хрупкой, словно яичная скорлупка.
Опершись ногой о скамью, Гарет несколько мгновений молча смотрел на нее. Затем он вздохнул, и Глориана впервые заметила, что он постарел.
- Ты должна понять, - сказал Гарет, - что молодая девушка не может и не должна жить одна, без родственников или супруга.
Глориана отшвырнула маску.
- Тем не менее, - ответила она, - я собираюсь жить одна. У меня есть золото, я найму себе охранников, которые будут защищать меня. Что же касается моей собственности, то меня она попросту не волнует.
- А кто же тогда защитит тебя от твоих охранников? - спросил Гарет. - Ты сильная, решительная, Глориана, но ты женщина. - Он указал рукой в сторону зала, откуда доносились крики и пьяный хохот. - Слышишь, как гогочет этот сброд за столами? Половина из них воспитана хуже моих охотничьих псов. Они никогда не станут подчиняться женщине. Мало того, они просто-напросто опасны. - Гарет помолчал, давая Глориане время осмыслить свои слова, а затем продолжал: - Я поклялся твоему отцу, что сохраню твою репутацию и твою добродетель в том случае, если этого не сможет сделать твой муж. И я сдержу свое слово, Глориана, поверь мне. Если ты попытаешься помешать мне, я приму соответствующие меры.
Глориана, вцепившись в юбку, сжала кулаки.
- Ты обещал заботиться обо мне, когда я была еще ребенком, - ответила она, стараясь сохранить спокойствие. Она любила Гарета, он всегда был добрым и щедрым. - Но я уже давно выросла. Мне принадлежат земли и состояние. Я могу идти, куда хочу, и делать, что хочу!
- Откуда у тебя подобные мысли? - пробормотал Гарет, начиная терять терпение.
Глориана вспомнила про тот, другой мир, который она оставила, когда ей было пять лет. Наверное, это и было ответом на вопрос Гарета. Но вслух она этого, конечно, не сказала.
- Ты такой же, как и твой брат, - заявила она, - Кенбрук мечтает заточить меня в монастырь в угоду своей совести, и ты, Гарет, ты, который всегда был моим другом, намекаешь, что превратишь меня в узницу, если я не подчинюсь твоей воле.
Гарет казался пристыженным, но спустя мгновение сознание собственной правоты вернулось к нему. Многие непокорные женщины заканчивали свои дни в заключении в башнях, глядя в узенькое окошко на смену времен года. Они так и не касались земли до тех пор, пока их не зарывали в нее.
Когда, наконец, Гарет нарушил затянувшееся тягостное молчание, голос его показался Глориане чужим.
- Я люблю тебя, как сестру, нет - как дочь, - сказал он, - но тебе придется считаться с моими желаниями, Глориана Сент-Грегори, или ты пожалеешь, что появилась на свет.
Глориана поднялась со всем возможным достоинством. Она взглянула в глаза лорду Хэдлей, хозяину замка и всех окрестных земель, за исключением Кенбрука. Не решаясь заговорить, Глориана склонилась в нарочито низком поклоне, повернулась на каблуках и поспешила вернуться в залу.