– Золото… доходы Ордена и пожертвования… стекаются в Тортозу с севера – из Антиохии, из Византии, которая теперь стала нашей, из Европы, если его переправляют по суше. Ваша неприступная крепость – идеальный перевалочный пункт. В Тортозе накапливают золото Ордена, а потом переправляют сюда. А сейчас сложность была в том, что нам разом потребовалась огромная сумма. В наличии эта сумма имелась, но переправить её незаметно было не просто. Могли, конечно, дать конвой хоть из двухсот рыцарей, но к такому передвижению боевых сил Ордена разом оказалось бы приковано внимание половины мусульманского мира, и по пути вас могла встретить регулярная армия, причём ваше поражение равнялось бы Хаттину. Всё понятно, командор?
– Мне понятно главное, мессир. Расставшись с вами я должен сразу же отправиться на исповедь, чтобы покаяться в мерзком грехе высокомерия по отношению в своим братьям.
– Как у тебя всё быстро. Не успел согрешить, а уже покаялся. Да так и надо. Зачем копить в себе грехи, как золото в Тортозе? Ты, парень, не прост. Не случайно командор Тортозы пишет про тебя. Удивлён, да? Твой начальник пишет не только про золото, но и про тебя. Утверждает, что ты тоже золотой. Арабскую алгебру знаешь. И хорошо её знаешь?
– Ну… хуже, чем арабы.
– Понятно. Значит, лучше, чем франки. Ах, командор, как мне нужны хорошие математики. Да ты ведь не пойдёшь ко мне. Ты – командор пустыни. Могу приказать. А толку? Мне надо, чтобы ты с огоньком да с задором работал, а разве это можно приказать?
После таких слов в душе Эмери разом обрушилась вся система бесхитростных ценностей, казавшихся столь незыблемыми, но оказавшихся столь непрочными. То, что он не держал денег в руках с тех пор, как вступил в Орден, было неправдой. Он не держал их в руках никогда в жизни. И у дяди Жослена, так же как в Ордене, он жил на всём готовом. У дяди – роскошно, в Ордене – скудно, но что-либо покупать ему не приходилось никогда. Эмери всегда с крайним недоумением относился к людям, которые смысл своей жизни видят в том, чтобы иметь много денег. Ведь жизнь – прекрасна. И тогда, когда человек ест рахат-лукум, и когда он питается чёрствым хлебом. Деньги ничего не могут изменить. Ему не приходило в голову, что чёрствый орденский хлеб тоже стоит денег, и не малых, если учесть количество братьев. Он никогда не думал о том, сколько стоят доспехи, выданные ему Орденом. Казначей заставил задуматься его о том, что есть братья-тамплиеры, которые с утра до вечера считают деньги и это лишь для того, чтобы он, командор пустыни, был избавлен от этой необходимости.
Дело даже не в том, что сейчас он об этом задумался. Нет, это не была череда мыслей. Он просто мгновенно увидел всю правду о золоте Ордена и тамплиерских финансистах. Эта правда возникла в его голове так быстро и объёмно, что голова, кажется, оказалась под угрозой. И алгебра… это же самая неземная из всех наук, а оказалось, что она нужна для самого земного и не слишком почетного занятия – пересчёта денег. Само понятие святости приказа поколебалось в его душе. Он всегда был готов выполнить любой приказ. Тем жил. А если ему сейчас всё-таки прикажут стать финансистом? Ведь он не сможет. И тогда – кто он?
Эмери подвела способность не просто быстро мыслить, а разом видеть ситуацию всю целиком, к тому же помноженная на повышенную чувствительность натуры. Что может быть более зловещим, чем принципиально не решаемое уравнение? Великому командору Иерусалима было трудно понять, почему у рыцаря, который по большому счёту не узнал ничего нового, на лице – горе. Казначей даже прокашлялся, чтобы напомнить о своём присутствии, и с некоторой растерянностью продолжил:
– Брат, д’Арвиль, я позвал вас не для того, чтобы обсуждать отвлечённые темы. Сможете ли вы когда-нибудь работать в моём ведомстве – это тоже потом обсудим. Я рассказал вам кое-что о нашем золоте просто потому, что некоторые боевые операции очень тесно переплетаются с финансовыми. Вы должны понимать смысл и значение своей работы мечём. Сейчас нам нужен ваш меч, а не алгебра.
Казначей позвонил в колокольчик, отдал распоряжение появившемуся слуге, сел в кресло и закрыл глаза, казалось, позабыв про Эмери, что ни сколько не смутило последнего. Минут через 5 на пороге покоев великого командора Иерусалима появился тамплиер в белом плаще с очень аккуратно подстриженной бородой и очень цепким взглядом. Эмери про себя отметил именно эти детали его внешности.
Казначей поднялся и представил рыцарей:
– Командор Эмери д’Арвиль, командор Одон де Сен-Дени. Предлагаю братьям обсудить всё, что необходимо. Не буду мешать, – с этими словами казначей вновь сел в кресло и закрыл глаза. Эмери с Одоном присели за стол и последний начал говорить так, как будто они были знакомы всю жизнь.