Рыцари былого и грядущего. Том II

Шерхан приготовился к тому, что ему теперь придётся защищать отца Валидола от издевательств братвы, но он ошибся – никто и не думал над батюшкой издеваться, изредка подшучивали, но добродушно, а в общем относились вполне уважительно. Батюшка ни к кому не приставал с разговорами о Боге, но если спрашивали – отвечал охотно. С ним постоянно шушукался кто-нибудь из арестантов, особенно на прогулке, когда была возможность отойти ото всех в сторону. Большой популярностью пользовались его рассказы о колымских лагерях. Батюшка рассказывал без лишних подробностей, очень кратко, но ярко и совершенно без назидательности, он никогда не пытался вывести из своих рассказов какую-либо мораль. Батюшка со всеми без различия говорил уважительно и даже тепло, но с большим достоинством и ни перед кем не заискивал. Он ни разу не вмешался в разговор арестантов, если не обращались к нему лично. Всех поддерживал, но никого не напрягал. Шерхан наблюдал за лицом Валидола очень пристально, и тот ему всё больше нравился, но он ни разу не пытался поговорить со священником по душам. Один раз только спросил:

– А воров вы, батюшка, знали на Колыме?

– Знал, как не знать.

– И как они вам?

Священник вздохнул:

– Сильные люди. По-своему справедливые. Но очень жестокие. Никому ничего не прощали. К ним можно было обратиться за помощью, за поддержкой, воры вели себя куда честнее, чем вертухаи. Но ворами всегда двигала только ненависть. А это плохо.

– А сталинский режим был, по-вашему, хорошим?

– Наисквернейшим.

– Так вот воры и ненавидели этот режим. Не сотрудничали с ним никогда. Честно себя держали. А ведь попы сотрудничали с наисквернейшим режимом, хотя прекрасно понимали, с какой нечистью знаются. Получается, воры были честнее попов.

– Разные были попы, так же, как и воры. Каждый за себя отвечает. Вот я, к примеру, когда с зоны откинулся, поехал к себе в деревню служить. Храм мне давать не хотели. Знаешь, скольким христопродавцам мне пришлось низко в ножки поклониться, чтобы мне всё-таки дали храм? И упрашивал, и унижался. И перед кем? Перед врагами Божьми, перед самой скверной породой. Но зачем я это делал? Ради людей, чтобы людям слово Божие нести. А мог бы и не унижаться. Ушёл бы куда-нибудь в горы Абхазии пустынножительствовать. И люди остались бы без храма. Без валидола.

– Но разве воры не заботились на зоне о мужиках?

– Заботились. Этого не отнимешь. Но они больше заботились о своей воровской чести. В этом была их большая слабость. Вора уничтожить – легче лёгкого, достаточно унизить его при всех, и нет больше вора, и для всех честных арестантов он уже никто, пустое место. Вором правит страх. Страх перед унижением. Чтобы избежать унижения, вор легко предаст не только мужиков, но и блатных, и саму воровскую идею, и мать родную.

– Не много берёшь на себя, отец Валидол? Смотри, как бы мы от теории к практике не перешли. Ты унижения не боишься? А может проверить?

– Боюсь и я унижения, потому что гордый. Но для воров гордость – самая большая ценность, а я понимаю, что гордость – грех. Ты можешь затолкать меня головой в парашу, но перед Богом я от этого меньше не стану, и Бог поможет мне пережить унижение, не утратив человеческого достоинства. Слуг Христовых унижением не уничтожить, получается, мы сильнее воров.

***

Сознание Шерхана погрузилось в мир представлений настолько для него непривычных, что он долго не мог прийти в себя после этого разговора. Он чувствовал в словах отца Валидола некую высшую правду, и было в этой правде нечто манящее, но и отталкивающее одновременно. Он не видел и не представлял себе ничего крепче, честнее и достойнее, чем арестантский мир. Утратить к этому миру уважение было очень легко. Но тогда Шерхан оставался ни на чём и уже не знал, как жить дальше. Валидол выглядел человеком достойным, но он был не более чем одним-единственным человеком. Из какого он мира, как там живут, по каким понятиям? Шерхан совершенно не представлял этого. И думать бы он об этом не стал, если бы Квадрат не ссучился.

Сначала ситуация с Квадратом казалась ему очень простой – суку надо раздавить по понятиям. Шерхан откинется, выкатит Квадрату предъяву, решение сходняка будет вполне предсказуемо, и ссучившийся вор повиснет не заточке, чтобы никому не повадно было сливать ментам правильных пацанов. Но после разговора с отцом Валидолом Шерхан почувствовал, что тут всё куда сложнее. Если старый вор всеми фибрами своей квадратной души почувствовал в Шерхане чужого, то почему Шерхан думает, что все другие воры будут на его стороне? Он и для них такой же чужой, он никогда не искал случая лишний раз оказать им почтение, и короны не хотел. Не слышал что ли у себя за спиной шепоток: «Шерхан в полярники заделался, типа один на льдине».