Рыцари круглого стола

Лже-Королева. Эй, рыцарь, вы в своем уме? Я всю дорогу мчалась без передышки. Взбегаю по лестнице — и встречаю судью. Бедный племянник! А я-то думала, он вернул себе ваше расположение! Разрешите сказать вам в лицо (подчеркивает каждую букву), что меня удивляет прием, оказанный вами вашей королеве и вашей любовнице. Могу я сесть? (Плюхается в кресло.)

Ланселот. Гиневра… постойте, постойте… что же это такое? Каков смысл этого спектакля, этой манеры выражаться? И всего вашего поведения, которое мне непонятно. Уж не сплю ли я наяву? Это ты? Это правда ты? Или мы игрушки дурного сна?

Лже-Королева. Если б ты меня обнял, вместо того чтоб придираться к моему произношению и требовать объяснений, не дав мне дух перевести, ты бы узнал, по крайней мере, что я не призрак. (Ланселот хочет обнять ее, она его отталкивает.) Стоп, отстань.

Ланселот. Возможно ли!

Лже-Королева. Ты мне что, начальник? Право, мужчины удивительный народ. Встречаешь меня семейной сценой и еще хочешь…

Ланселот(зажмурившись). Помолчи. Умоляю, помолчи. Умоляю тебя помолчать.

Лже-Королева. Я…

Ланселот. По-мол-чи. Ты жертва чего-то ужасного, не знаю чего, что преследует нас и чего я не зря опасался. Я пока еще не знаю причин твоей сумасбродной выходки. Каковы бы они ни были, я ни в чем тебя не упрекну. Слова, которые ты произносишь с тех пор, как переступила порог этой комнаты, слетают с твоих уст, но не исходят из твоей души; они исходят не от тебя. Я ни в чем тебя не виню, ты ни в чем неповинна. Не допускай меня до своих губ, если такова твоя воля, дай мне только руки. (Берет ее за руки.) Вот так, вот так. Я держу твои руки в своих. Я сжимаю твои руки. Я держу в руках часть тебя — теплую, человеческую, настоящую. Я сжимаю твои руки, мои милые твои руки, наши милые твои руки, которые я люблю и чту. И теперь, Гиневра, с этим покончено. Покончено с этим ужасом. Правда, правда, покончено. Пускай весь яд выйдет через мои руки, пусть растает лед, пусть рассеются все кошмары. Ты — моя малютка-королева, моя Гиневра, мать моего сына, самая верная и любящая, самая благородная и нежная. С этим покончено, покончено. Положи голову мне на плечо и расскажи все.

Лже-Королева(вырывается резким движением). Вижу, к чему ты клонишь, Ланселот. Любопытство одолело? Что я тебе, деревенская девчонка, чтоб купиться на твои речи? Расскажи ему все! Как же!., всему свое время. Ты еще, может, пожалеешь, что захотел узнать все. Потерпи немножко. Ты, похоже, забыл, что я женщина, что я проделала такой путь, какой и мужчину вымотал бы, и хорошо еще, что могу говорить и держаться на ногах, а не лежу в обмороке в этом кресле.

Ланселот(преклоняет колени у кресла, закрыв лицо руками). Боже всемогущий, Царица небесная, там, подле Артура и Бландины, маша платком с высокой башни, меня провожала воплощенная любовь и скромность. Что же это за Гиневра, которая, растеряв по дорогам в галопе своего арабского коня любовь и скромность, отталкивает меня и причиняет мне столько мук?

Лже-Королева. Как вы любезны! Ну что, небо вам ответило? Нет. В таком случае за него отвечу я: есть только одна Гиневра, королева Британии. Совершенно верно, она махала платком, стоя между своей дочерью и супругом своим королем. Бывает, что и надоест махать платком. Королева под каким-то предлогом покинула свой пост; вместо того чтоб удалиться к себе, она натянула сапоги, оседлала коня… и упорхнула.

Ланселот(ошеломленный). А Артур? А Бландина?

Лже-Королева. Ищут меня и горюют. Хоп, хоп, хоп! Мой славный конек знает славные дорожки. Как он скакал! Казалось, мир рассекается надвое и он проносится в пролом. Может, ты и прав. Было с чего растерять по дороге шляпу, покрывала, стыд и любовь. Хоп, хоп! как он мчался! Я чуть не приехала первой.

Ланселот. Вы сошли с ума, Гиневра, вы сошли с ума — или я сошел с ума.

Лже-Королева. А кто не сумасшедший, Ланселот? Конечно, я сошла с ума и скоро объясню из-за чего.

Ланселот(стиснув зубы, сжав кулаки). Я хотел бы уснуть, уснуть, уснуть, ничего больше не знать, ничего не слышать. Уснуть, уснуть.

Лже-Королева. Наконец-то слышу что-то разумное! Я гладила ваших коней у ворот; они спали, все в пыли и в мыле. Мой араб куда бодрее. Однако хотя женщины и арабские кони выказывают столь необычайную выносливость, не кажется ли вам, что конь мой, возможно, заслуживает какого-нибудь корма, а я, возможно, до смерти устала, проголодалась и хочу спать?